Князья Преисподней
Шрифт:
Он считал повороты, высматривая ориентиры. В холодных сумерках узкие проулки хутунов казались непривычному глазу иностранца одинаковыми. Но в одном месте столбы ворот были не красными, а зелеными с позолотой. На перекрестке в глаза бросалась огромная яркая вывеска «Сад императрицы», заманивавшая в веселое заведение. Видневшееся за воротами главное здание опоясывали несколько ярусов открытых галерей (интересно, что республиканцы собираются делать с ЭТИМ?). В одном хутуне он насчитал десять поворотов на промежутке длиной в двести футов, зато в другом месте примерно на такое же расстояние протянулась улочка, ровная, как железнодорожные пути. Эшер привычно отмечал все вроде бы незначительные детали и подробности, как
Ему приходилось слышать о вампирах, которые стали слишком боязливыми и замкнулись в себе: они не решались покидать убежище и не терпели ничего, что нарушило бы привычный распорядок. Они боялись, что не смогут вовремя вернуться домой и погибнут под палящими солнечными лучами. Иногда другие вампиры охотились для них и приводили к ним жертв… но искренняя дружба между бессмертными была редкостью, как не раз говорил ему Исидро.
Зато они могли привлечь себе на службу смертных, заморочив их иллюзиями и снами или же попросту запугав.
Или воззвав к чувству долга, как некогда поступил с ним Исидро.
Сыхэюань Цзо площадью в несколько тысяч квадратных футов раскинулся на небольшом полуострове, разделявшем два северо-западных озера. Возвышавшиеся над стенами крыши казались в сумерках грозовыми тучами. В некоторых местах между кусками черепицы пробивалась трава. Ворота и проходы были обозначены ярко окрашенными столбами или фигурами сказочных существ — львов, драконов и птиц. Эшер отметил, что кое-где краску давно не подновляли, а петли покрылись ржавчиной и толстым слоем серо-желтой пыли, которая скапливалась на них не одну зиму. В Пекине были кварталы, в которых часть дворов (вроде того, в котором он сам теперь скрывался) пустовала десятилетиями; ласки, лисы, крупные ящерицы и уличные кошки — а вместе с ними и чужеземные шпионы — чувствовали себя там в полной безопасности. Стены имения Цзо протянулись вдоль северного берега озера, напротив затерявшихся в садах древних храмов и причудливых чайных домиков; Эшер бросил взгляд на мост, виднеющийся за окруженной льдом водной гладью, и содрогнулся при воспоминании о недавнем столкновении.
Семьи поклоняются им, сказал ему отец Орсино. Они — боги…
И тут же добавил, что они никому не доверяют и вот уже много сотен лет не создают новых вампиров. Они боятся даже собственных отпрысков.
Чему же верить?
Эшер повернулся и пошел прочь от воды. В узком переулке, который местные называли улицей Процветания, его едва не вмял в стену длинный черный «мерседес», пробирающийся по разбитой дороге. В заднем окне мелькнуло лицо женщины, которую он встречал на приеме у Эддингтонов. Автомобиль остановился перед главными воротами усадьбы Цзо (их крытая красным лаком и позолотой решетка сделала бы честь любому дворцу), и из него вышел президентский атташе Хуан Дафэн.
Затаившись за поворотом, Эшер смотрел, как Хуан с поклоном подает руку выходящей из автомобиля женщине. Как и многие в окружении президента Юаня, Хуан отдавал предпочтение европейским костюмам и отлично пошитым британским пальто из верблюжьей шерсти, но госпожа Цзо сохраняла приверженность китайским традициям. Ее фигуру скрывало широкое трапециевидное ципао из синего шелка с тонкой вышивкой, черные гладко зачесанные волосы блестели от масла; на затылке они были уложены в валик, украшенный свежими цветами гардении — расточительная насмешка над холодным временем года. Эшер решил, что ей, должно быть, столько же лет, сколько и ему самому — сорок семь, — но ее круглое лицо и едва заметная сливочная полнота в глазах китайца были прекрасны, как звездное небо. Двигаясь, она изящно семенила забинтованными ножками в синих шёлковых башмачках (размером с детский палец), расшитых таким количеством золотой нити и
«Вы стали слугой одного из них, верно?»
Интересно, как они встретились? И что могла она предложить вампиру, чтобы тот согласился стать божеством ее семьи? Исидро как-то сказал, что вампиры после обращения редко заботятся о собственных семьях. Для большинства из них существует только охота.
Возможно, эта женщина знала, как сделать охоту проще… или увлекательней.
Или же вампир почувствовал к ней влечение. Так Исидро тянет к Лидии, хотя сам испанец не согласился бы с этим утверждением. Их дружба наполняла Эшера нехорошими предчувствиями. Он не испытывал ревности и не боялся за бессмертную душу жены: Лидия не слишком-то верила в существование того, что не могла обнаружить при вскрытии, а на предположение, что однажды она сбежит с вампиром, ответила бы взрывом смеха и расспросами об обустройстве спальни.
И все же страх не отпускал его.
Привратники закрыли ворота, и черный «мерседес» остался на улице, перекрывая проход. Эшеру пришлось протискиваться между автомобилем и стенкой (расстояние между ними едва превышало фут), и водитель одарил его таким взглядом, что становилось понятно: если от его пуговиц на блестящей гладкой поверхности дверей останется хотя бы одна царапина, смертоубийства не избежать.
Зачем я вернулась в храм?
Лидия обвела взглядом тесный загроможденный дворик, понимая, что она спит, и в то же время недоумевая, почему ей снится храм Вечной гармонии, а не крысы.
В Пекин они вернулись вскоре после наступления темноты. Лидия, несмотря на усталость и дрожь в ногах, настояла на том, чтобы сопроводить Такахаси в больницу при Пекинском университете, где молодому солдату предстоял долгий и болезненный курс уколов от бешенства. В тот бесконечный зимний день, бредя вместе с Мицуками, Карлебахом и оставшимися двумя солдатами вслед за Ляо Хэ по каменистым склонам, она снова и снова возвращалась мыслями к тому, что произошло в шахте. Ляо показал им несколько боковых входов, которые ей более-менее удалось соотнести с отмеченными на карте тоннелями. Их путь пролегал по старым, заросшим лавром и травой тропам, по которым раньше сносили вниз уголь в корзинах. Рядовые Нисигару и Огата все время держали винтовки наизготовку, внимательно изучая окрестности.
Каждый раз она подходила как можно ближе ко входу (некоторые из них были не более чем норами в склоне горы, и на их былое назначение указывали разве что сваленные неподалеку кучи породы) и прислушивалась. Поскольку Карлебах все время был рядом, она не осмеливалась заговорить с тем, кто скрывался за темнотой провала. Но при виде очередной чернильно-черной дыры в окружении поросших сорняками отвалов ее сердце сжималось от леденящего ужаса.
Симон…
Пешком и верхом они проделали примерно двенадцать миль, но Лидия не сомневалась, что им придется вернуться, чтобы найти остальные проходы. Безмолвный шепот больше не повторился, и ничто не указывало на то, что в первый раз она не стала жертвой галлюцинации. И на протяжении всего пути их сопровождал неумолчный, нескончаемый, отвратительный шорох — в заросших низким кустарником канавах и сухой желтой траве на голых склонах копошились крысы.
Вынужденное притворство мучило ее, и после возвращения в гостиницу Лидия согласилась поужинать вместе с Карлебахом, чтобы убедиться, что старик пришел в себя. Но за столом она лишь слушала его рассказы о творимых пражскими вампирами беззакониях, не в силах проглотить ни кусочка.
Только Миранде удалось приободрить ее. Лидия прижимала к себе дочь и читала ей вслух, замечая, как в прекрасных карих глазах девочки мелькают пока еще не оформленные словами мысли. Так они провели целый час, и лишь тогда она смогла успокоиться.