Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа — готовы! — ответили дружно иерархи.
— Аминь!.. Скажу так, — продолжал Иов, — если завтра государь Борис Фёдорович не смилуется над нами и воспротивится воле Государственного Собора, то мы разрешим его клятву не быть царём России. Но мы придём всей силою России и Москвы в монастырь и отлучим его от церкви! Согласны ли вы?
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Согласны!
— Аминь! — Голос Иова набрал силу. Он встал, воздел к небу руки. — Там же, в монастыре, мы сложим с себя сиятельство, кресты и панагии, оставим иконы чудотворные, запретим
— Во имя Отца и Сына и Святого духа! Аминь! — единодушно ответили иерархи.
— Встаньте, дети и братья мои! Благодарю вас от имени Всевышнего за единодушие, достойное истинных сынов веры и православной церкви.
Все встали. Они увидели Иова преображённым. Голова его была гордо вскинута, весь он, обычно кроткий и добрый человек, выражал решимость мужественного воина Христова, вставшего защищать свою державу от разрушения и сиротства. И все иерархи были готовы на самоотречение и самопожертвование. Так бывало всегда на Руси, когда в трудную минуту нужно было постоять за честь и независимость Отчизны.
Укрепляя дух единомышленников, Иов запел псалом Давида «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие».
— «...Ибо они, как трава, скоро будут подкошены, — пел Иов, — и, как зеленеющий злак, увянут».
И все подхватили:
— «Уповай на Господа, и делай добро; живи на земле и храни истину...»
А поздним вечером, после пения псалмов, Иов повелел, чтобы с утра во всех московских церквах и соборах, в монастырях и обителях служили праздничные молебны с образами, чтобы благовестили все колокола вслед за «Лебедем».
Спал в эту ночь, накануне больших перемен, Иов хорошо, как уже давно не спал, проснулся бодрый и готовый ко всему, что сам определил.
И лишь только наступило утро, заговорили колокола, возвещая благостный день. Он вставал над Москвой тихий, безметельный, с просинями в небе средь высоких облаков. И вся Москва поднялась навстречу необычному дню, что-то сдвинулось в ней. Ещё никто ничего не знал, но чуткие сердца уже предвещали благость. Отворились храмы, и толпы горожан потянулись в них под высокий перезвон колоколов, спешили услышать слова, вселяющие надежду. Движение в Москве зародилось таким многолюдным, что казалось, в избах и домах не осталось ни одного горожанина. Богослужение шло во всех церквах и соборах.
А после богослужения патриарх и всё духовенство взяли иконы, знаменитые славными воспоминаниями, и как святые знамёна отечества понесли их к Новодевичьему монастырю. За духовенством потянулись бояре, дворяне, воинство, торговые и ремесленные люди, крестьяне, приехавшие на торжища, — все к Новодевичьему монастырю, не зная истинной цели движения.
Москва до сих пор не видела подобных шествий. Шли к стенам монастыря женщины с детишками на руках, шли старцы, калеки, нищие, стрельцы, полицейские чины, приказные дьяки, ремесленники, монахи всех московских монастырей.
В многотысячной толпе шли и недруги Иова и Бориса. Бельский с вооружённой челядью шёл словно на битву, шли Дионисий, Иоаким, а следом монахи Борисоглебского монастыря,
Да шли они не потому, что хотели затеять свару, а в уповании на чудо, всё ещё питая надежды, что Годунов примет монашеский постриг. Но их мрачные лица не портили общего радужного настроения, питаемого искренней верой в разумность своего избранника.
И вот показался Новодевичий монастырь. Из распахнутых ворот навстречу людскому морю шла процессия во главе с игуменьей. Впереди юные послушницы в белых одеждах несли икону Смоленской Божьей Матери, славную многими воспоминаниями.
Монастырь пришёл в оживление сразу же, как по Москве покатились торжественные звоны. На эти звоны отозвались все монастырские колокола. Да и прислушались к ним царица Ирина и её брат Борис. Ещё не зная, ради чего они затеяны, Ирина поспешила увидеть брата. А пока шла, узнала от черниц, что вся Москва идёт за Борисом на царствие брать. Помолившись, Ирина вошла к брату в келью, велела ему идти к воротам монастыря, навстречу новой судьбе.
— Прошу тебя именем матери, именем Христа Спасителя, иди, любезный братец, возьми державу и трон, — сказала Ирина твёрдо.
И Борис покорился воле сестры, воле судьбы. Он не стал больше её испытывать, не стал огорчать сестру, страдающую за осиротевшую Русь. Он ушёл из кельи, появился на дворе, с обнажённой головой подошёл к патриарху и поднял лицо. Оно было новым, другим, каким видел его в последний раз Иов: в глазах просветление, тепло. Губы его раскрылись в улыбке, потому что Борис увидел народ таким, каким когда-то хотел видеть, преданным ему, верящим в него. «Нельзя обманывать надежды дитяти, ждущего своего отца», — повторил он слова сестры. И, подойдя к иконе Владимирской Божьей Матери, которую держал дьякон Николай, Борис преклонил колени.
— О, Мать Божия, что виною твоего подвига? — воскликнул Борис. — Сохрани меня под сенью твоего крова! — И потом, не вставая, но только повернувшись к Иову, он с укоризной сказал: — Великий пастырь, ты дашь ответ Богу!
Патриарх Иов троекратно осенил Годунова золотым крестом с дорогими каменьями. Февральское солнце, освещавшее Девичье поле, заиграло лучами на бриллиантах креста, сверкнули крупные жемчуга на зелёной бархатной мантии патриарха. Не опуская руки с крестом, патриарх обвёл взглядом поле, потом громко и отчётливо заговорил, чтобы слышали многие:
— Приемлю твой укор, сын мой. Готов ответить пред Всевышним за каждый свой шаг. Но помни и ты, что Всевышний Создатель отметил тебя. Не снедай себя печалью, верь Божьему Провидению. Сей подвиг Богоматерь Владимирская совершила из любви к тебе. Да устыдишься сомнений! Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!
— Аминь! — ответил Борис и стал креститься.
Увидев коленопреклонённого Бориса Годунова, людское море, заполонившее Девичье поле, начиная от монастыря, заколыхалось волнами, зашумело. Послышались сперва отдельные, а потом слитные, мощные выкрики: «Слава Борису! Слава!» Они летели в морозное поднебесье, всё нарастая. Вот уже и вблизи Годунова все стали кричать: «Слава Борису! Слава!»