Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
Александр на все вопросы отвечал одно: знать не знаю, ведать не ведаю и никому не давал воли нести в дом какие-либо коренья.
Привели слуг и дворню боярина Александра. Их спросили. Все в один голос отвечали: не было нам слова коренья прятать. Другую партию дворни привели, а среди них — Бартенев был. К нему подходит протопоп собора Василия Блаженного, крест поднял над ним, зычным голосом рявкнул:
— Говори, блудный сын, всю правду: ведал ли ты о кореньях?
— Ведал, святой отец благочинный. — И Бартенев упал на колени. — Холоп Шестунов привёз их из вотчины боярина Фёдора Никитича.
— Когда сие воровство случилось?
—
Сказанное слово записано дьяком, и жить ему, пока бумага не истлеет или пожар не сожрёт. Доводы доносного слова имели убойную силу. И все отшатнулись от Романовых: чего доброго, любого может задеть, кто в сей миг рядом окажется. Да и не только рядом. Помчались безместные чины боярина Семёна во главе с окольничим Михаилом Салтыковым хватать по Москве всех, кто каким-то боком близок к Романовым. Дьяки Разбойного приказа на всякие крамольные дела отзывались скоро. Да и соскучились по ним. И началось гонение на последний род Рюриковичей. Начались допросы, а за допросами и пытки приблизились.
Аресты продолжались неделю. Выискали всех, кто был связан с Романовыми хоть самым малым родством. Забрали бояр Карповых, Репниных, Сицких, Шереметевых. Был арестован князь Иван Черкасский. До суда все они сидели в тюрьмах Кремля. Суд пришёл в конце июня. Многим он показался несправедливым. Будто бы не воля государя над судимыми довлела, а опричнина снова дала себя знать. Да как сказать, однако же к смерти никого не приговорили. А в опричную-то пору всем бы головы и порубили. Рядил московский народ и по-другому о наказании Романовых и иже с ними. Скорый на догады, пришёл он к мнению, что суд мягок был, Божеский. Считали москвитяне, что вина Романовых не в том, что зелья-коренья прятали, а в большом государевом деле. Зельем же готовились извести царя Бориса Фёдоровича и всех его близких, чтобы трон захватить. А вспомогателями-то, оказывается, у Романовых были думный дьяк Василий Щелкалов и оружничий Богдан Бельский. Оба они присягу царю принимали, чтобы глаза отвести, а сами день за днём чинили каверзы, готовили плевицы. Особенно старался Богдан Бельский.
Вначале, это ещё два года назад, как Романовых арестовали, Борис Фёдорович и не думал Богдана наказывать за происки, но дал понять, что Богдан многим может поплатиться. А чтобы хоть как-то избавиться от происков супротивника, послал царь Борис Фёдорович Бельского новый город-крепость для защиты от набегов татар строить на берегу Северного Донца. Борис был милостив к Богдану. Он дал ему большую власть, много денег на строительство и послал с Бельским лучших мастеров каменных дел из Москвы, из Новгорода и Пскова.
Бельский, однако, счёл себя униженным и несправедливо наказанным. Он уехал, похоже, не строить крепость, а жить в увеселении вдали от царя. Он взял с собой большую свиту бездельников-приживал, отказал всем мастерам строительных дел. А когда прибыл на место, то начал возводить город Царёв-Борисов руками наёмных мастеров, которых подбирал сам. И строили они крепость не столько для обороны от татар, сколько от тех, кто мог нагрянуть с севера, из Москвы.
И первое известие о дерзости Богдана Бельского принесли в Москву монахи-лазутчики патриарха Иова. Ему стала известна похвальба Богдана: «Борис-царь в Москве, а я царь в Царёве-Борисове».
Иов не укрыл клятвопреступника, не снизошёл
— Руби ядовитое дерево на корню, не жди, пока разбросает свои плоды по всей земле Русской, — повелел патриарх государю.
— Отче владыко святейший, как могу наказать Богдана смертью, коль ещё недавно были сподвижниками, — оправдывал свою мягкотелость Борис.
А вскоре новые вести пришли с юга о бесчинствах Бельского, о его гордыни. Будто учинил он в крепости казачий воровской притон и войско собирает, а против кого, неведомо. Нашёлся в Царёве-Борисове смелый человек, уличил Бельского в измене царю. Так он того человека — мушкетёра из швецов Иоганна Толлера — вскоре же воровским манером убил.
— Усмири разбойного татя Бельского, — снова потребовал патриарх. — Царя он не чтит, веру Христову попирает. Ещё не было на Руси подобного, чтобы прежде церкви кабак заложили. В Царёве-Борисове церкви не строят. Попран вековой закон.
— Отче владыко, я накажу Бельского. Он достаточно испытал моё терпение, — ответил Иову царь Борис Фёдорович. И не мешкая распорядился послать в Царёв-Борисов полк стрельцов да с ними надёжных людей во главе с боярином Семёном, чтобы привезли Бельского в Москву. Стрельцы передвигались на пароконных телегах и делали до восьмидесяти вёрст в день. Примчались к Царёву-Борисову внезапно. Да в полуночную пору, когда сладок сон наваливается, без стрельбы и боя взяли Богдана Бельского в постели и привезли в Москву.
Как только Богдана доставили в столицу, вельможи потребовали от царя казни Богдана. Борис Фёдорович в эти дни занемог. Лежал в постели, никуда не выходил. Худел что ни день, ослаб, лицо серым налётом покрылось. И когда к царю пришли самые именитые бояре решать судьбу Богдана, то Борис Фёдорович тихо, подбирая слова, сказал:
— Крови не хочу, и не должно быть её. Накажите Бельского позором принародно. Да вору и не место в Москве, сошлите его на Волгу в понизовый город.
Суд приговорил выставить Бельского у позорного столба, лишить чести, имущество взять в приказ Большого дворца, а людей его освободить и дать им право служить кому захотят.
И Бельского повели на площадь, которую в народе называли «Поганой лужей», где вершились казни над низкими людьми: разбойниками и ворами. Да туда же повелели явиться всем верховным боярам, дворянам, думным дьякам, чтобы в урок им сие наказание шло. Иов так и сказал в Думе:
— Идите и смотрите, да будет вам памятью.
Бельского привели на Болотную площадь наряженного в лучшие одежды да в шубу соболью. Пышную бороду его дворянскую слуги расчесали. Взгляд у Бельского ещё не потух, он смотрел гордо да, может, чуда ждал, избавления от позора. Ан нет, пришёл позор. Да принёс его на белый сосновый помост капитан мушкетёров шотландец Габриэль. И дозволено было Габриэлю в отмщение за убитого сотоварища по оружию Иоганна Толлера выдрать Бельскому бороду, красу и гордость дворянскую.
Богдан до последнего момента не знал, какое наказание придумали ему судные дьяки. Да и капитан Габриэль подходил к нему без кнута, без батога, лишь руки в чёрных кожаных перчатках потирал. И смотрел Бельский на капитана-чужеземца с презрением: «Будет воля, узнаешь ещё меня, тать заморская!» На бояр: на Романовых, на Шуйских, на Черкасских — ещё Богдан посмотрел с усмешкою и презрением. «Да мы же едиными помыслами связаны, а вы отдали меня в руки жалкого рабоцаря!» — хотел крикнуть Бельский и не успел.