Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду
Шрифт:
— Служи верой и правдой Российской державе, не сойди с пути истинного, а мы за тебя помолимся.
Весной 1603 года, лишь только сошло половодье и подсохли дороги, Игнатий-грек укатил в Рязань.
И прошло почти три года боголепной жизни Игнатия в Рязани и его власти над православными большой Рязанской епархии. Да теперь и этого величия ему оказалось мало. И едва появился на небосводе Лжедмитрий, Игнатий стал тайно молиться этому «богу». Движение Лжедмитрия породило в чужестранце новые мрои. В мареве пожаров над Северской землёй он увидел не только страдания от междоусобной брани, но и путь к верховной власти над
Внимательно следил Игнатий за движением самозванца, и когда он миновал Орёл, двинулся к Туле, Игнатий поспешил перехватить его в пути, чтобы показать свои сыновние чувства. И встретил царевича Дмитрия при въезде в город.
Сопровождавшие Лжедмитрия иезуиты легко догадались, что сошлись родственные души, способные на многое. Лжедмитрий уже получил от своих духовных пастырей хороший заряд католической веры. Игнатий подспудно сохранил преданность этой вере. И теперь он добыл сей «капитал из тайников души» для обихода в общении со служителями католичества.
При встрече Лжедмитрий приветствовал Игнатия первым.
— Да будешь ты моим духовным отцом и наместником Всевышнего возле моего трона, — сказал будущий царь, но не сделал признания, что принял католическую веру. А льстил Лжедмитрий Игнатию потому, что хорошо знал: Игнатий может стать надёжным орудием — и добра и насилия — для исполнения его, Лжедмитрия, замыслов в России.
В Туле самозванец остановился в хоромах воеводы, сбежавшего к этому времени в Москву. Единоверцы вместе обедали, пили вино. Игнатий ответил Лжедмитрию на сказанное им при встрече:
— Мой государь, ты показал заботливость о церкви, хвала тебе. Но не показывай пренебрежения к уставу. Избрать меня на патриаршество может токмо собор русских святителей с благословения ныне здравствующего патриарха Иова. Тебе же, государь, Богом дано утвердить архиерея, избранного на патриаршество. Да помни о других соперниках, о митрополитах Геласии и Гермогене.
Лжедмитрия задело: или он не волен над своими рабами власть показать? Что там попы для него какие-то, рассуждал будущий самодержец России.
— То, что ты мне перечишь, я прощаю. Но воли своей не сниму: как я избираю тебя, так тому и быть. Иов же патриарх низложен моим повелением. Тебе разрешаю и понуждаю к тому, ехать в Москву впереди меня и готовить встречу.
Игнатий-грек был смелым священнослужителем. Он снова возразил Лжедмитрию, пытаясь доказать, что во главе русской церкви стоят не рабы, но храбрые воины Христовы.
— Геласия и Гермогена мне не осилить, они не пойдут за мной, если не скажет своего слова патриарх Иов. С кем же мне встречать тебя? И потому не обходи почтенного боголюбца. — В душе у Игнатия ещё оставалось чувство благодарности к первосвятителю, сыгравшему в его судьбе столь важную роль.
Было видно, что Лжедмитрий захмелел от вина, которого выпил не один кубок, и теперь стал заносчив. Повелел властно:
— Мы разрешаем найти встречу с Иовом и взять благословение.
Удивился Игнатий, откуда мог знать россиянин, чему учили его в Риме. Да догадался, что Лжедмитрия просветили иезуиты, которые могли знать о беглом Игнатии. И он больше не перечил.
— Мой государь, отбываю сей же час, — покорно ответил архиепископ. Продолжать беседу у него уже не было охоты.
Игнатий оказался скор на исполнение «царского» повеления. Пока Лжедмитрий пребывал в Туле в ожидании послов из Москвы, да шёл потом в Серпухов, усмирял гарнизон этой крепости, да блаженствовал в тех же шатрах, которые некогда были поставлены Борисом Годуновым, Игнатий рьяно промышлял себе патриаршество.
Об одном он потом будет сожалеть, что разминулся в дороге с московским посольством. А были в том посольстве большие бояре, князья Фёдор Мстиславский, Иван Воротынский да Василий Шуйский с братьями Дмитрием и Иваном. Послы подсказали бы, где Игнатию искать патриарха Иова, какие слова ему донести, дабы благословил на патриаршество.
Иван Воротынский и Фёдор Мстиславский да все их свитники, заточив под стражу молодого царя Фёдора, его мать и сестру, не остановились на том. Они расправились и с патриархом. Изменники церкви добыли Иова в палатах митрополита Крутицкого Геласия. Митрополит пытался защищать патриарха, но его оглушили кистенём. Не мешкая первосвятителя отвели в Чудов монастырь. Туда же привели протопопа Благовещенского собора Терентия, и он благословил насильников совершить постриг Иова в иноки. Выполнив это злодейство, насильники сочли, что отлучили Иова от первосвятительского сана и от патриаршества. И был Иов одет в монашескую рясу, посажен в крытый возок — тапкану боярскую и отправлен под стражей в старицкий Успенский монастырь, под строгий надзор монастырских властей. «Держати в озлоблении скорбном», — сказано было в грамоте в Старицы.
Но ошиблись гонители патриарха. Земля русская ещё не оскудела благородными сердцами. Нашлись Христовы заступники и в Успенском монастыре. А первым из них был сам игумен старицкий Дионисий. В отличие от своего тезысоименника, бывшего митрополита Московского и Крутицкого Дионисия, игумен успенский Дионисий остался преданным опальному патриарху. Сей священнослужитель в будущем личность знаменитая подвигом во славу отечества. Это он стоял во главе монахов Троице-Сергиевой лавры, когда её осаждали поляки. Невзирая на указ, старицкий Дионисий содержал Иова в почёте, уважении и милости. Да ублажал царёвых приставов, дабы не донесли самозванцу, что нет над патриархом строгости.
Игумен Успенского монастыря был счастлив общению с мудрым старцем, многим он обогатился, каждодневно проводя в беседе долгие часы. И придёт день, когда игумен Дионисий уйдёт из стариц и станет архимандритом Троице-Сергиевой лавры и вместе с патриархом Гермогеном поднимет Русь на борьбу с польско-литовскими врагопришельцами. Но это наступит лишь через четыре года. А пока Дионисий оберегал покой Иова, который постепенно приходил в себя от пережитых потрясений.
Но трудно было сохранить покой даже за глухими стенами монастыря, когда Русь от края и до края была в огне междоусобицы и смуты, когда бояре, забыв честь и достоинство, дрались за места возле престола самозванца.