Кобра
Шрифт:
Очень скоро он эти трудности почувствовал. Ему не хотелось забираться в лифт, хотелось идти по лестнице позади Виктории, по ступенькам, ведущим к блаженству. Уже на втором этаже послышались звуки песни Боба Синклера. I see you every night in my dreams. [Я каждую ночь вижу тебя во сне (англ.).] Значит, в его квартире находился еще кто-то, кто считал, что это лучшая песня из всего компакт-диска. А поскольку Мартина Левин была в Нормандии, любителем музыки мог быть не кто иной, как Фред Гедж - человек, не расстающийся с виски и вечно оказывающийся некстати в самый щекотливый момент.
Все этот ключ! Надо действительно с ним что-то сделать, подумал Брюс,
– Ты живешь не один?
– спросила она.
– Нет. Это приятель, он немного надоедливый. Я выставлю его за дверь.
– А как он вошел?
– Я всегда оставляю для него ключ на лестнице.
– Для чего?
– Чтобы он мог пережить здесь приступы депрессии.
– У него они часто случаются?
– Не волнуйся, сегодня вечером лечение будет коротким.
Видя, что Виктория в нерешительности, Брюс порывисто поцеловал ее, прежде чем толкнуть приоткрытую дверь.
Фред Гедж сидел развалившись в кресле, положив ноги на журнальный столик, в руке он держал полный стакан красновато-коричневого алкогольного напитка с золотистым отливом. Оглядев Викторию оценивающим взглядом, он, как бы ни к кому не обращаясь, проговорил:
– Что-то поздновато, я уж начал скучать! Вечно у тебя отвратительное виски, Алекс!
Фред Гедж вспомнил о приличии и не стал мешкать. Он развлек Викторию, рассказав ей несколько уголовных дел, которые были ему известны от Брюса. Бутылка с плохим виски не слишком повредила его таланту рассказчика, и даже если он и был в угнетенном состоянии духа, то виду не показывал. Виктория оценила находчивость Геджа, который через полчаса сумел испариться из квартиры под каким-то вежливым предлогом и держась более или менее прямо.
Вернувшись в гостиную, Брюс обнаружил, что Виктория изучает его коллекцию компакт-дисков и явно довольна своими находками. Она вернула на место Боба Синклера и достала диск «Garbage». Ту песню, в которой Мэнсон все время повторяет, что она счастлива, только когда идет дождь, и чувствует себя свободно только темной ночью. Слишком возбуждающая музыка для первого свидания, но Брюс принимал вещи такими, как они есть, и Викторию в том числе.
Потом он в одиночестве стоял на палубе корабля, и брызги летели ему в лицо, и сирена все гудела и гудела в тумане. Трубку машинально сняла Виктория: телефон находился с ее стороны, и ей хотелось, чтобы он перестал наконец звонить. Единственной оплошностью было произнесенное ею «Алло?». Трубку, разумеется, тотчас повесили, и Брюс, очнувшись от своего морского сна, подумал, что это могла быть Натали или даже Мартина и что ей это не понравится. Как темная нормандская ночь, проведенная в одиночестве под дождем. I'm only happy when it rains.
Сознание Брюса, стоящего на скользкой палубе судна, еще колебалось между сном и явью. Он подумал о том, что Мартина Левин - партнерша в постели бесподобная. Лишь с ней ему удавалось ночами побеждать навязчивое ощущение смерти. Ощущение, впервые возникшее в тот день, когда случилась беда с Виктором Шеффером, и которое теперь росло, росло, стремясь достичь палубы. Но то, что давала ему Мартина, существовало только ночью. Темной ночью, очень темной. Может быть, даже ненастной.
Брюс протянул руку к Виктории и обхватил ее за талию, чтобы она повернулась.
Никогда ничего не знаешь, пока не попробуешь.
18
Она встала, когда еще не было семи часов. В голове пусто. Обычное состояние: она никогда не помнила своих снов. Зато голос девицы, спавшей вчера у Алекса, все еще звучал у нее в ушах. Мартина попыталась представить себе ситуацию. Ничего особенного. Молодая девчонка, внезапно разбуженная телефонным звонком, утомленная объятиями Алекса и испытывающая непреодолимое желание вновь уснуть. Мартина, открыв окно, сделала несколько упражнений для брюшного пресса, приняла холодный душ, быстро съела легкий завтрак. Доедая намазанную маслом тартинку, Мартина размышляла о том, как ей обратить на себя внимание хозяина гостиницы, когда она будет оплачивать счет. Нужно, чтобы он запомнил ее. И то, что она намеревалась все воскресенье провести в Довиле.
Заполняя чек, она попросила порекомендовать ей хороший ресторан с меню из морепродуктов и добавила, что в Париж собирается вернуться как можно позднее.
– А не утомительно ли ехать на мотоцикле?
– с заинтересованным видом спросил добродушный хозяин.
– Вам ведь, наверное, холодно, особенно ночью.
Мартина ответила, что она не мерзлячка да к тому же надевает нижнее белье из специальной ткани. А именно длинные обтягивающие штаны, как у ковбоев. Она приподняла свитер и показала ему край трикотажных кальсон, видневшийся из-под верхних бархатных брюк. Хозяин гостиницы удивленно повел бровью, и Мартина тут же принялась болтать.
Она поведала ему, как однажды оказалась в одном техасском мотеле. По ошибке попала в номер к настоящему ковбою, думая, что это ее комната. Ковбоя она обнаружила, зайдя в ванную. У него был белый торс, резкие черты лица, на голове широкополая шляпа, во рту сигара, а рядом с ним на стуле стояла бутылка текилы. Под стулом расположились ковбойские сапоги, а на спинке висели фланелевые кальсоны.
– Я словно в вестерн угодила. Пробормотала какое-то извинение и вылетела из номера.
– А что сделал настоящий ковбой?
– Он что-то сказал мне с сильным техасским акцентом, я ничего не поняла. Но в его голосе я уловила сожаление.
Хозяин, внимательно выслушавший Мартину, удовлетворенно кивнул. С момента приезда Мартина не сказала ему и двух слов. Теперь она наверстывала упущенное. Славный малый посоветовал ей ресторан «Ла Маре» на бульваре Эжен-Корнюше - дороговатый, но превосходный.
Она не поехала по автостраде, чтобы ее не зафиксировала дорожная служба «Трафипакс», фотографирующая водителей при уплате пошлины. В Руан она прибыла около девяти. Оставила мотоцикл на улице Экюйер и пошла на улицу Бонзанфан. Дом, где жила старуха, бросался в глаза: стены из красивого камня, свежевыкрашенная входная дверь, блестящие медные ручки. В хорошую погоду это выглядело особенно нарядно. Редкий туман рассеялся, и открывшееся небо щедро залило землю сочной голубизной. Кое-где виднелись пушистые белые облачка, напоминающие сильно взбитую пену. Консьержка в разгар уборки вдруг остановилась на тротуаре, держа метлу в руке, и заговорила с каким-то типом. Что могло случиться плохого среди этого провинциального спокойствия?