Кобыла-охранница
Шрифт:
Будь я проклята, улыбка этой кобылки исчезла последней.
Заметка: Следующий уровень.
Новая способность: Жёсткая шкура (уровень 2) — Брутальная Эквестрийская Пустошь закаляет не только характер, но и тело. +3 очка к вашему порогу урона с каждым новым уровнем умения.
Навык: Взлом (25)
(Авторская заметка: Вот таку-у-у-ущее спасибо Kkat за «Фоллаут: Эквестрию», Hinds'у за помощь с редактированием и вычиткой и всем
Глава 12
Отказ
«Я застегнула свой рот на молнию, затем закрыла на ключ, затем вырыла яму, закопала ключ, построила дом над ямой, где я зарыла ключ, затем переехала в дом над ямой.»
Я села на растрескавшийся асфальт, глядя туда, где только что стояли три пони. Дождь усиливался, его большие тяжёлые капли смывали со ржавеющего моста всё, что осталось от них. Их больше не было, и, хотя я не была с ними знакома, мне почему-то их недоставало. Как я могла скучать по тем, кого совершенно не знала?
— Я сожалею, — сказал Священник сквозь дождь, заглушавший собой шум реки.
— Почему ты не остановил их? — спросила я, посмотрев на жеребца через плечо.
Он не выглядел рассерженным. Только грустным. И, почему-то, это выводило меня из себя ещё больше.
— Потому что не мне их останавливать.
— Не тебе? — Я развернулась, глядя ему в глаза. — Ты же… ты… ты… да кто бы ты ни был! Как ты можешь говорить, что не тебе их останавливать?
«Ни одна кобыла в Стойле Девять Девять не покончила бы с собой и не лишила бы тем самым Стойло своих навыков. Каждая жизнь важна и необходима!»
— А что я должен был сделать, Блекджек? Запереть их? Накачать наркотиками?
«Ни капли злобы. Почему это его не разозлило? Как он мог так спокойно позволить тем пони пойти навстречу своей гибели?!»
— Я говорил с ними, так же, как сейчас говорю с тобой. Я выслушал. Я помолился. Но окончательный выбор был за ними.
— Ты позволил им умереть только потому, что это был их выбор? — Мой рог покалывало. Я была готова сделать свой собственный выбор.
— Да. В Пустоши нам почти не приходится выбирать, Блекджек. И на большинство альтернатив нельзя взглянуть без страха. Голодать самому или позволить голодать своим детям? Умереть самому или убить, чтобы выжить? Совершить зло и жить дальше, или нет?
Молчание.
— Я пытаюсь говорить с каждым из них. Стараюсь убедить их выбрать жизнь. Я говорю им, что они могут остаться в Капелле, если захотят, или же я помогу им перебраться в Гаттервилль или на Скотный Двор. Но решение жить должно быть их собственным. Иначе, я ничем не буду отличаться от Пустоши. Я не лишу их возможности умереть безболезненно и по собственной воле. И, если они всё же решатся на это, как я могу мешать им обрести хоть немного покоя?
Пульс глухо стучал в моих ушах. Я дышала часто и глубоко.
— Значит, если я пойду по этому мосту прямо сейчас, ты не станешь меня останавливать? — спросила я. Моя грива просто
— Нет. Не стану, — тихо ответил он. — Я бы возразил, вежливо, конечно, что в твоей жизни гораздо больше вещей, ради которых стоит жить, чем тех, ради которых стоит умереть. Где-то рядом твои друзья, которые тебя ищут. У тебя есть вопросы, на которые ты ищешь ответы. У тебя есть враги, которые жаждут твоей смерти. И я подозреваю, что Селестия и Луна были бы разочарованы, если бы ты решилась пойти.
Он говорил об этом абсолютно спокойно и разумно.
— Но ты ведь никогда не задумывалась о таком выборе?
— Нет! Я… — Тут я запнулась, уставившись на него. Разве я в самом деле не задумывалась об этом? Тогда, лёжа на матрасе, умирая от лучевой болезни, или в холле больницы, когда была уверена, что Глори погибла, пойдя за мной в смертельную ловушку… В эти моменты я бы с радостью умерла, чтобы убежать от чувства вины. Если бы Скудл только что погибла здесь, у меня на глазах, стала бы я возражать против прогулки по мосту? Я хотела разозлиться. Я не хотела думать обо всём этом!
— А как с жеребятами? Ты и им позволяешь идти?
Боль на его лице была ответом.
— Моё единственное условие: дети должны идти последними. Поэтому и существуют Крестоносцы: чтобы дать им семью, с которой они смогут жить, вместо той, что они потеряли. Но некоторые всё-таки решаются сделать последний шаг. И прокляни меня Селестия, я позволяю им это. — Он развернулся и медленно зашагал назад к деревне.
Я смотрела, как он шёл, ненавидя его за то, что он способен делать такое. П-21 был прав: Пустошь никогда бы не позволила хорошему жеребцу выжить в ней. Она отравляет всё, и если ты не можешь разглядеть это прямо перед собой, то ты просто недостаточно хорошо всматриваешься.
«Не думай об этом. Тут уже ничего не сделать. Не думай об этом и живи дальше.»
Кто-то оставил надпись белой краской на асфальте, которая давно облупилась. Я осторожно приблизилась, рассматривая её. Капли дождя стучали по аккуратно написанным буквам: «Милосердие».
Когда я наконец отлепила свой зад от моста и вернулась в город, мне на глаза попалась колонна пони, направляющихся в часовню. Я не хотела заходить внутрь вслед за ними. Всё, чего я хотела, это просто вернуться в почтамт и проспать столько, сколько потребуется, чтобы забыть о похмелье. Я не хотела знать, что они собираются делать; может будут обсуждать, кто собирается покончить с собой следующим, или чего похуже.
Конечно, и у меня бывали суицидальные порывы, но рядом со мной всегда были пони, которые останавливали меня. Они толкали напутственные речи, и я слушалась. Хотелось бы верить, что в противном случае они сделали бы что-то, чтобы спасти меня от самой себя. Так, стоя прямо на дороге и глядя на часовню и Священника, стоявшего возле входа, я обнаружила себя размышляющей над всем этим. Если бы я не слезла с того матраса, попытался бы Наблюдатель заставить меня сделать это? Если бы я попыталась пристрелить саму себя, когда думала, что Глори мертва, стал бы П-21 мешать мне?