Кочующая роза
Шрифт:
Она ворчала, а я воскресал к жизни.
— Ничего, доберетесь. Какое счастье, что он задержался! Дайте билет, пожалуйста.
— Нет никаких билетов. Он спецрейсом идет. Еще неизвестно, сядет ля. Вот и сижу дожидаюсь. А потом тащись в темноте.
Я ходил кругами по залу, мучаясь, тоскуя,
Я очнулся. В темноте косо, беззвучно снижаясь, с ослепительным солнцем прожектора, шел на посадку самолет. Взревел, коснувшись земли, убегал, гася свое солнце.
Я ждал прихода пилотов.
Они появились, выскользнули, легконогие, в начищенных башмаках, с планшетами, перепрыгивая через кучи песка и гравия, о чем-то пересмеиваясь.
Я просил:
— Возьмите меня на борт. Во что бы то ни стало. Мне нужно. — Я протягивал им документы, стараясь говорить устало, небрежно, а внутренне весь напрягся, волнуясь.
Летчики рассматривали мою командировку, покрытую бесчисленными клеймами и печатями, мое удостоверение.
— Да мест у меня нет, понимаете, — сказал командир. — Спецрейс. Везем новобранцев. Весь самолет забит. Куда посадить вас, не знаю.
…Я сидел на брезентовых почтовых тюках, прижавшись к дрожащей обшивке. В самолете было тесно от молодых напряженных лиц, русских, узбекских, туркменских. Никто не спал, прижимались к иллюминаторам. Их томила, тревожила неизвестность. Я смотрел на них, радуясь их молодости, той силе, что подняла нас в небо, соединила на краткое время на отрезке небесной дуги. И думал: где-то внизу, подо мной, идет ночной поезд, и в нем она, моя милая.
Я
Я шел на железнодорожную станцию, слыша далекое лязганье сцепки, глядя на огни и на звезды. Пугаясь: а вдруг все напрасно? Вдруг поезд уже прошел? Или я все напутал и станция другая, не та? И погоня моя напрасна?
Я сидел в привокзальном зале на холодной скамейке.
Локомотив обдал меня ветром и холодом. Застучали вагоны. Замелькали номера у дверей. Вот он, знакомый, с черной цифрой двенадцать. Вот щелкнула дверь, и тот же заспанный, в мятом кителе проводник, зевая и кашляя, откинул подножку.
— Простите, я сейчас, на минуту!
Я двинулся по вагону, мимо полок, тюков, спящих тел, в духоте, заглядывая в чужие, под тусклыми синеватыми лампами лица. Не она, не она, другие. И вдруг под одной, лиловатой, неясной, подымалось навстречу мне похудевшее, побледневшее, с круглящимся ртом, со слезными глазами, ее дорогое, испуганное, не верящее, готовое поверить лицо…
Садовая в белой сыпучей метели, снег тает на щеках, на губах. Я выхожу из редакции, она ждет меня на углу, я различаю ее среди мелькания толпы и снега.
— Посмотри, — сказала она.
Мимо катил грузовик. В кузове, колыхая острыми верхушками, прошумели елки. И на нас вдруг пахнуло далекими лесами.
Торговцево, 1974 г.