Код Маннергейма
Шрифт:
— Опять небось самогонку свою набухал, — пробасил Доктор, подозрительно рассматривая янтарного цвета жидкость, которую Профессор сноровисто разливал по стопкам, — Коньячок нужно по утрам принимать, с медицинской целью расширения сосудов. Учу я тебя, учу — все без толку, все со своим вискарем, как Мартын с балалайкой.
— Ну ладно тебе, дохтур, чего там, — Профессор протянул ему бутерброд, — последний день рыбачим.
— Да, вот и кончился отпуск — до свидания, Суоми-красавица, принимай нас, родная страна, — пропел Доктор. — Ну, будем! — Он опрокинул в рот стопку, поморщился, с удовольствием хрустнул маринованным огурчиком. — Ты чего такой задумчивый,
Тот, к кому он обращался, откинул с загорелого лба непослушную, вьющуюся прядь темно-русых волос, прищурился, прикуривая, и посмотрел на причал, где еще поблескивали следы изящных ступней убежавшей в дом девушки.
Друзья-рыбаки понимающе переглянулись. Доктор пристроил на хлебную горбушку солидный кусок сала, прикрыл его сверху половинкой помидора и, удовлетворенно оглядев конструкцию, назидательно заметил:
— А вот Венечка Ерофеев всегда советовал выпить. Так и писал: «и немедленно выпил». Еще по одной, Профессура, и — хорош загорать — нужно рыбу ловить.
Разлив, Профессор перекрестился:
— Ну, ВЦСПС-НКВД, — и, поднеся рюмку к губам, чудом ее не расплескал, покачнувшись от резкого рывка лодки. Скоренько выпив, он укоризненно посмотрел на Доктора, который довольно оскалился и еще круче выкрутил ручку газа. Мощный движок взревел, и лодка рванулась на озерные просторы.
Анна скинула мокрый купальник и, стоя перед большим зеркалом, внимательно разглядывала свое отражение. Смуглая кожа в капельках озерной воды, небольшие, правильной круглой формы груди с задорно торчащими розовыми сосками, длинные стройные ноги — все это выглядело неплохо. Не красавица, но и вовсе не уродина. Девушка томно потянулась и соблазнительно улыбнулась собственному отражению. Продолжая игру, кокетливо провела кончиком языка по пухлой нижней губке и рассмеялась: «Что вы, нэйти Раппала, приличные финские барышни так себя не ведут», — Она скорчила строгую гримасу и показала язык зеркальной Анне.
В детстве она очень серьезно относилась к играм и требовала от взрослых, чтобы те, раз уж игра затеяна, непременно называли ее не Анной, а именем персонажа — будь то Пеппи Длинный чулок, Элли или Кристофер Робин. Взрослые, естественно, забывали и называли ее Анюткой, из-за этого дело нередко заканчивалось слезами. Детские забавы давно остались в прошлом, но повзрослевшая Анна сохранила искреннюю веру в обстоятельства игры и потому, старательно умываясь, она продолжала оставаться очень серьезной финской девушкой Анни Раппала. Надев шорты и майку-топик и наспех расчесав мокрые волосы, Анна захватила новенькую, подаренную дедом, цифровую видеокамеру и, звонко шлепая босыми ногами по светлым деревянным ступеням лестницы, поспешила вниз.
Первый этаж дома представлял собой одно большое помещение, выполнявшее функции кухни, гостиной и каминного зала. Стена, обращенная к озеру, была сплошь стеклянной. В строгом обрамлении зелено-коричневых сосен поблескивала отраженным солнечным светом темно-серая озерная гладь, укрытая сверху прозрачно-голубым платком высокого скандинавского неба. Дом казался такой же живой частичкой природы, как чайки, крикливо выяснявшие что-то у воды.
На кухне готовила завтрак Васса Ивановна — «русская финка», как она сама себя величала, долгие годы проработавшая у деда. Во время войны ее, девочку-подростка, вывез в Финляндию из разбомбленной карельской деревни финский солдат.
— Здрасьте, тетя Вася, — поздоровалась Анна и приготовилась снимать на видеокамеру процесс извлечения из духовки противня безумно вкусных булочек с корицей, аромат которых давно щекотал ноздри, —
Васса, заметив, что ее снимают, заволновалась, раскраснелась и, с усилившимся от волнения акцентом, на забавной смеси русского с финским объяснила Анне, что хэрра Раппала сегодня ранним утром уехал в город Миккели и до сих пор еще не вернулся. И слава богу, что занялся делом, а не шляется по воде со своей удочкой, да еще в компании Анны, которую приучает к рыбалке. Ведь занятие это совершенно не подходит для юной барышни. Под уже привычное ворчание добродушной Вассы, прихватив булочку, Анна уселась за стол и занялась дымящейся белоснежной фарфоровой кружкой, наполненной по-скандинавски черным и сладким кофе.
Васса относилась к деду с трепетным уважением и любовью, в одном оставаясь непреклонной — с истинно финским упорством не признавала рыбалку серьезным делом. И то, что Хейно Раппала — владелец рыболовной базы и один из крупнейших в Финляндии экспертов в области любительского рыболовства, ничего не меняло. У Вассы были свои резоны. Ее муж, — тот самый финский солдат, что спас ее в Карелии, — серьезный и почти не пьющий лесоруб, отправился с соседом на подледный лов и погиб, провалившись в ледяную полынью. Случилось это тридцать лет тому назад, боль утраты за это время утихла, но непримиримое отношение к рыбалке осталось.
Усевшись напротив Анны на стул и подперев подбородок полной рукой, Васса с умилением смотрела, как девушка с аппетитом уплетает горячие булочки, запивая их кофе, не забывая также о десерте из земляники и черники со свежим молоком.
— Кушай, кушай, моя нейтенька, кахвилла горяченька, — приговаривала она.
Анна, по мнению экономки, была тоща, и Васса с материнской заботой старалась это исправить.
— А что, дед не сказал, когда вернется? — с набитым ртом спросила Анна.
Выяснилось, что нет, хотя его присутствие необходимо — на базе приключилось уже ставшее привычным ЧП. Один из рыболовных гидов — Эка-Пекка Хелюля — ударился в запой. Анна пару раз встречала его. Этот тщедушный белобрысый и курносый, неопределенного возраста финн был замечательным мастером рыбалки и даже как-то выиграл чемпионат Финляндии по спиннингу. Но, по словам Вассы, «этот перкеле Пекка бутылку любил еще больше, чем свою дурацкую удочку». В те сезоны, когда на базе появлялись русские рыболовы, считавшие своим долгом поднести ему рюмку в знак уважения к мастерству, Пекка непременно уходил в запой. Вот и сегодня утром выяснилось, что пропьянствовавший всю ночь с русскими гид останавливаться не намерен. А привести его в чувство до сей поры удавалось только деду. Его Пекка боготворил и боялся.
Анна, ощущая свой живот отдельно существующим организмом, вылезла из-за стола, чмокнула Вассу в румяную, пахнущую молоком и корицей щеку и, прихватив с собой кружку с кофе, отправилась наверх, в кабинет деда. Нужно наконец написать письмо лучшей подруге Насте.
Переступив порог, девушка с удовольствием вдохнула полюбившиеся запахи кабинета — трубочного табака и свежего дерева. Дедова коллекция трубок располагалась на специальных подставках, на книжных стеллажах и столе, который занимал почти половину кабинета и служил, при случае, верстаком. Сейчас на нем, в куче мелкой стружки, валялось несколько деревянных заготовок новых воблеров. Дед конструировал рыболовные приманки — многие его модели выпускались серийно. К букету примешивался легкий запах оружейной смазки от стоявшей в углу пирамиды с охотничьими ружьями и аромат хорошей кожи, которой были обтянуты кресла и небольшой диван.