Код Зверя

Иларионова Кира

— На широкой трассе это будет проблематично.

— Ага, конечно.

— Конюшня!

— Заканчивайте детский сад. Это заразно.

— Боишься стать ребенком?

— С ума сойти боюсь. И так вон прикидывался дебилоидом, экс — трасенсом — недоучкой.

— Ну, по факту, ты — он и есть.

— Да сейчас. Я абсолютно здоровый человек.

— Только разговариваешь сам с собой, на десяток голосов.

— Я разговариваю не с собой, а с вами.

— Так, может, мы — твое раздесятерившееся внутреннее «Я», и ты давно сбрендил?

— Не дождетесь. Кстати, как вояки-то меня отпустили? Кажется, даже не заметили, как ушел.

— Подумаешь,

премудрость. Мы просто тебя прикрыли.

— Каким таким образом?

— Сдвинув пласты видимого… Долго объяснять, да и не поймешь ты. Лучше под ноги смотри.

— А, черт, ну вот опять.

— Что и требовалось доказать.

— Я так всю рыбу разбужу.

— Ну, по факту, тут живет не совсем рыба…

— Заканчивай умничать, кукла! Блондинкам не положено иметь мозги.

— Прекратите препираться. Впереди территория банши.

— Если скажу, что мне ссыкотно, ничё так будет?

— Угомонись, прикроем. Просто иди вперед.

Добравшись, наконец, до берега, человек в плаще скрылся в клубах белесого тумана.

ГЛАВА 6. ДОЛГ И СОВЕСТЬ

По обеим сторонам дороги и до горизонта — однообразный, немного унылый пейзаж: едва тронутый таяньем снег, еще голое разнолесье. Ранняя весна — не самый верный друг карельской природы. Все ее величие раскрывается гораздо позднее, когда пробудившиеся деревья надевают роскошные платья из пахучей, сочной листвы. Они ловят в мягкие объятия ветер, разговаривая с солнцем десятками птичьих голосов. Они скрывают в пушистом подлеске животных, даруя им дом и пищу. Приход ранней осени лес празднует в новых пестрых нарядах, соревнуясь сочностью цвета со скоморохами прошлого. Его живые краски везде: на каждой веточке теплые тона листьев, под каждым кустом холодные — ягод. Но лишь зимой в полной мере ощущаешь всю нежность, всю легкость и хрупкость этой природы. Когда суровая вьюга укрывает землю снежной ватой, когда лютые морозы заковывают оголенные деревья в хрустальные панцири изо льда, несмело, смущенно восходит солнце… И весь мир начинает сиять. Лучи отражаются в мириадах стеклянных граней, и кажется, будто все вокруг излучает свой собственный искрящийся свет. На смену короткому, холодному дню приходит бархатная полярная ночь, и такой низкий, такой глубокий небосвод коронует северное сияние. А в остальное время карельская природа сладко спит, надежно укрытая покрывалом из опавшей прелой листвы.

Коренные жители называют родной край «Страной тысячи озер». В незапамятные времена сошедший с гор на полуострове ледник вспорол каменное брюхо здешней земли, оставив сотни шрамов. Со временем пустоты заполнила влага, и с тех пор продолжается вечная битва двух стихий, — камня и воды. На стороне первой — минералы и металл; на стороне второй — миллионы ручейков и бездонное терпение. Человек же может лишь любоваться отголосками этого сражения — сотнями крохотных радуг, родившихся в брызгах разбивающейся о камни воды. Спустя годы от Последней войны на смену людям придут новые формы жизни, а стихии так и будут бороться, — истинным войнам не важна смена декораций.

— Лёха, слушай, пора привал командовать. Еще немного, и малышня свалится прям на дорогу, — тихо обратился к командиру Чугун, обеспокоенно поглядывая на бойцов.

Те и вправду выглядели не лучшим образом. Все, как один, бледные, глаза впали. Бежать не пытался никто — уже второй день отряд топал по дороге шагом. Чуть более бодрым утром — и упрямым, вымученным под вечер. Особенно плохо смотрелись Медведь

с Лисом, тащившие носилки с Андреем: полное отсутствие осмысленности в нахмуренных лицах, ноги двигаются исключительно силой воли.

— Сколько мы за сегодня прошли? — Ермолов сверился с часами.

Начало темнеть, но солнце по весне заходит довольно рано, и он

планировал маршировать еще пару — тройку часов.

— Километров двадцать пять, ну, может, тридцать. Местность однообразная — дорога и дорога. Точно и не скажешь.

— Меньше, чем вчера. Всего два часа после крайнего перекура и смены носильщиков идем. Такими темпами мы до Петрозаводска только к лету доберемся.

— Ну, к лету — это ты загнул, конечно, — прапор с хеканьем поправил лямку тяжелого рюкзака. — Но если мы сейчас парней заездим, то завтра они могут просто не встать.

— Буквально в полукилометре в стороне от дороги есть удобная для ночевки поляна, — прозвучал из-за соседнего дерева голос охотника, заставив Чугуна схватиться за рукоять пистолета.

— Тьфу ты, ниндзя хренов, напугал до чертиков!

— Радуйтесь, что это я, — хмыкнул Вик и махнул рукой. — Впереди справа увидите поваленное дерево. Оно приметное, не проскочите. Повернете в лес и метров через двести выйдете на поляну.

— Сам-то куда?

Охотник молча скрылся за деревьями.

— Ишь какой… — пробурчал прапорщик, пряча в усах улыбку.

Его единственного во всем отряде все меньше раздражала грубость Вика. По долгу службы Чугун большую часть времени работал как раз с молодняком. Обучал пацанов держать оружие, ходить строем, защищать родные Полярные Зори от мутировавших тварей, а иногда и от более опасного зверя — человека. И за долгие послевоенные годы навидался он всяких ребят — и упрямых, с норовом, и мягких, податливых, как пластилин. А уж после Во — чажа прапор и подавно перестал видеть в действиях охотника немотивированную агрессию. Ну, взбрыкивает парень, как норовистый конь, ничего, и не с такими притирались. Зато вынослив, как тот же самый конь, и дело свое знает, — за три дня ни одна тварь незамеченной к отряду не подошла. Можно, конечно, и на везение списать, но Антон Чугунов был не из тех людей, что верят в случайности.

Вскоре, как и говорил Вик, показалось поваленное дерево. Не заметить его и правда было довольно трудно — на высоте метров трех один из раздвоившихся стволов обломился и рухнул вниз, образовав подобие арки. Свернув с дороги, отряд углубился в лес и через несколько минут вышел на небольшую полянку.

— Здесь и остановимся, — проговорил Ермолов, окинув оценивающим взглядом место для ночевки. — Командуй, Антон.

— Так точно, товарищ командир! — Чугун немного небрежно козырнул и продолжил, обращаясь к парням: — Привал, бойцы! Медицина, собери индивидуальные дозиметры, заряди их и иди собирать ветки для подложки. Застудить яйца на снегу — последнее, что нам сейчас нужно. Маша и Медведь, разведите костер. Балалайка, Фунтик, на вас растяжки.

— Я — Фрунзик, — пробурчал черноволосый парень, скинув на снег рюкзак и аккуратно укладывая на него СВД со сложенным прикладом.

— Хайк2, стрелок ты мой звезданутый, не выкобенивайся, — хохотнул прапор. — Что-то я не расслышал, установки приняли?

— Есть… — нескладно протянули, простонали вымотанные парни.

— Есть на жопе шерсть, — спародировал командира Чугун под укоряющим взглядом оного. — А в доблестной русской армии отвечают — так точно!

— Так точно, товарищ прапорщик! — уже хором, хоть и не очень бодро ответил отряд.