Кодекс 632
Шрифт:
Раздосадованный неудачей, Норонья принялся рассуждать о другом: как содержание записки связано с работой профессора? Что общего у Молока и открытия Бразилии? Или Бразилия это и есть Нинундия? Интуиция подсказывала Томашу, что в зашифрованном послании идет речь о революции в истории Великих географических открытий, той самой удивительной находке, о которой Тошкану успел сообщить Молиарти. Но какое отношение Молок имеет к мореплаванию? Может, Тошкану выяснил, что Бразилию на самом деле открыли еще в древности? Это было бы забавно, но для революции в истории Португалии и Нового Света маловато. Нет, решил Томаш. Здесь что-то другое. Даже если ханаанцы и вправду
Запиликал телефон.
— Слушаю.
— Hej! Kan jag га tala med Tomas. [14]
— Простите?
В трубке послышался женский смешок.
— Jag heter Lena. [15]
— Прошу прощения? Не могли бы вы представиться?
— Это я, профессор. Лена.
— Лена.
— Ну да. Я просто проверяла уровень вашего шведского. — Девушка снова хихикнула. — Увы, господин профессор, вам явно нужны дополнительные уроки.
14
Здравствуйте. Могу я поговорить с Томашем? (шведск.).
15
Это Лена (шведск.).
— А, Лена! — вспомнил Томаш. — Откуда у вас мой номер?
— Мне его дала секретарша на факультете. — Лена помолчала. — А что? Мне не следовало звонить?
— Нет-нет, — поспешил Томаш исправиться. — Все в порядке. Просто я немного удивился. Не ожидал вашего звонка.
— Значит, ничего страшного?
— Ну конечно. Как ваши дела?
— Простите, и вправду вышло невежливо. Добрый вечер, профессор.
— Здравствуйте, Лена. У вас все в порядке? Ничего не случилось?
— Все хорошо, спасибо, — заверила Лена и тут же сменила тон: — Профессор, я звоню, потому что мне нужна ваша помощь.
— Я вас слушаю.
— Видите ли, я поздно приехала в Лиссабон и пропустила первые лекции.
— Да?
— И теперь мне не хватает материала, который на них проходили.
— Тогда вам проще всего обратиться к однокурсникам.
— Я и сама об этом думала. Но чтобы как следует постичь ваш предмет, прочесть чужие лекции недостаточно, так ведь? Взять хотя бы клинопись, о которой вы говорили в начале курса. Насколько я поняла, шумеры часто образовывали новое слово соединением двух символов. И эти символы могли объединяться в произвольном порядке.
— Да, что-то в этом роде… Возьмем, к примеру… э-э-э… ну, скажем, «гемме» и «ку». «Гемме» означает «рабыня» в соединении со знаками «сал», то есть «женщина», и «кур», «чужая земля». А знаки «кур», «есть» и «нинда», «хлеб», помещались в символ «ка», означающий «рот».
— Вот это меня и смущает. В каком случае символы соединяются последовательно, а в каком один помещается внутри другого?
— Ну, это зависит от…
— Профессор, — перебила Лена. — Вы же не собираетесь читать мне лекцию по телефону?
Томаш замялся.
— Ну… вообще-то… нет.
— Вы могли бы проконсультировать меня при встрече. Завтра или прямо сегодня, если вам удобно.
— Сегодня? Не получится…
— Тогда завтра.
— Погодите. Ни завтра, ни сегодня.
— В Бразилии? Вы серьезно, профессор?
— Да. В Рио-де-Жанейро.
— Круто! Вы уже были на пляже?
— А как же. Сегодня.
— Здорово? У вас там жарко?
— Тридцать градусов.
— А здесь жутко холодно, даже для уроженки Швеции. — Девушка издала притворно жалобный стон. — Б-р-р. Профессор, неужели вам меня совсем не жалко?
— Конечно жалко! — рассмеялся Томаш.
— Тогда вы просто обязаны мне помочь! — с энтузиазмом воскликнула Лена.
— Я готов. А что от меня требуется?
— Позанимайтесь со мной дополнительно.
— Что ж. Я точно не знаю, когда вернусь, это зависит от того, как пойдут дела; но в понедельник мне надо быть в университете, у меня лекция. Позвоните в понедельник, хорошо?
— Конечно. Большое спасибо, профессор.
— Не за что.
— Знаете, — проговорила шведка с непередаваемой лукавой интонацией. — Мне почему-то кажется, что эти занятия доставят нам обоим удовольствие.
Слово «удовольствие» прозвучало недвусмысленно призывно.
Машина едва тащилась по запруженной транспортом утренней улице, и у Томаша было предостаточно времени, чтобы полюбоваться домами и витринами магазинов, приветливо распахнувших двери покупателям. Ветхие, израненные стены старых зданий выглядели необычайно живописно: изъеденные временем перила, высокие окна, фасады самых невероятных цветов, желтые, розовые, голубые, кремовые. Томаш то и дело узнавал в очертаниях экзотического города влияние португальской архитектуры. Брусчатые тротуары на португальский манер украшал черный геометрический орнамент. Названия у окрестных улиц были упоительные: Пинсе-Неш-де-Оро, Паласио-де-Феррамента, Каза-Оливейра.
— Что это за улица?
— Прошу прощения, сеньор? — Таксист покосился на Томаша в зеркало заднего вида.
— Как называется эта улица?
— Руа-да-Кариока, сеньор. Одна из самых старинных в Рио, почти все дома девятнадцатого века. — Он указал налево. — Видите тот погребок?
Томаш послушно повернул голову; за широко распахнутой дверью можно было разглядеть длинные столы и заставленную бутылками стойку.
— Угу. Бар «У Луиса», стало быть. — Таксист притормозил у ресторана, энергично помахав рукой, чтобы другие машины подождали, пока пассажир полюбуется на памятник старины. — Самый старый погреб в Рио, сеньор. Его открыли в восемьсот восемьдесят седьмом году, и знаете, у него любопытная история. Раньше этот бар назывался «У Адольфа», и здесь подавали лучшую немецкую еду в городе, сосиски не хуже, чем в Германии. Главные интеллектуалы того времени приходили сюда поужинать и пропустить рюмку. — За ними уже наметилась пробка, и водителю пришлось тронуться с места. — Потом началась война, и знаете, что сделали хозяева?
— Ушли в подполье?
Таксист расхохотался.
— Поменяли название.
Машина пересекала проспект Парагвайской Республики. Водитель посоветовал пассажиру посмотреть налево, где возвышалась громоздкая конструкция из стекла и металла.
— Кинотеатр «Ирис», — сообщил он тоном заправского гида. — Когда-то считался самым модным в Рио.
Улица Кариока упиралась в вытянутую прямоугольную площадь. Ее центральную часть занимал окруженный резной оградой сквер; деревья, словно верные гвардейцы, окружали статую всадника, сжимавшего в правой руке какой-то свиток; постамент украшали вооруженные копьями индейцы, восседавшие на спинах крокодилов.