Кодекс чести Вустеров
Шрифт:
– Дживз оказался прав, Берти, - сообщил мне придурок.
– Он словно насквозь Оутса видел.
– Твоя информация его расшевелила?
– Никогда в жизни не видел более взволнованного полисмена. Он забыл обо всём на свете и чуть было не бросился в твою комнату сломя голову.
– Что же его остановило?
– В последнюю секунду Оутс вспомнил, что сэр Уаткин строго-настрого велел ему не покидать поста ни при каких обстоятельствах.
По правде говоря, психология Оутса была мне ясна, как день. Капитан тоже стоит на горящей
– Значит, теперь ему придётся уведомить папашу Бассета о том, что случилось, и испросить у него разрешения уйти со стражи?
– Да. Думаю, Оутс появится у тебя с минуты на минуту.
– Тогда твоё место не здесь, а в холле. Затаись и жди.
– Уже бегу. Я зашёл доложить, как обстоят дела.
– Приготовься умыкнуть корову, как только Оутс смоется.
– Не беспокойся. Осечки не будет. Здорово ты придумал, Дживз.
– Благодарю вас, сэр.
– Даже странно, как легко я себя чувствую, зная, что через несколько минут всем моим неприятностям придёт конец, - сказал Гусик.
– Жаль только, задумчиво добавил он, - что я отдал старикану свою записную книжку.
Он сказал это небрежно, как бы между прочим, так что сначала я даже пропустил его слова мимо ушей, но затем прямо-таки опешил и чуть язык не проглотил от изумления. Моя нервная система испытала шок, хуже не бывает. Хотите верьте, хотите нет, я почувствовал себя так, словно уселся на стул, а он ни с того ни с сего оказался электрическим.
– Ты отдал ему записную книжку?!
– Да. В самом конце разговора. Я подумал, быть может, там есть прозвища, которыми я забыл его обозвать.
Чтобы не упасть, я опёрся дрожащей рукой о каминную полку.
– Дживз!
– Сэр?
– Бренди!
– Слушаюсь, сэр.
– И прекрати подавать его крошечными порциями, словно это радий. Принеси бочку.
Гусик недоумённо на меня посмотрел.
– Что-нибудь случилось, Берти?
– Случилось?
– Я рассмеялся замогильным см.
– Ха! Считай, тебе крышка.
– В каком смысле «крышка»? Почему?
– Ты что, не понимаешь, что ты натворил, глупая твоя голова? Можешь больше не умыкать никаких коров. Это бессмысленно. Если только папаша Бассет ознакомился с содержанием твоей книжки, он больше в твою сторону не посмотрит, хоть ты из кожи вон вылези.
– Но почему?
– Разве ты не видел, как отреагировал на твою писанину Споуд? Вряд ли сэр Уаткин с большим удовольствием, чем Споуд, прочтёт о себе святую правду.
– Он уже слышал о себе святую правду. Я ведь тебе рассказывал, как его отделал.
– Верно, но это могло сойти тебе с рук. Пожалуйста, не обращайте внимания: я погорячился: с кем не бывает: сам не знаю, как у меня вырвалось, ну, и всё такое. То, что ты день за днём марал в записной книжке, будучи в здравом уме и трезвой памяти - совсем другое дело.
Наконец-то его проняло. Лицо у придурка вновь вытянулось и позеленело,
– Господи помилуй!
– Вот именно.
– Но что же мне делать?
– Понятия не имею.
– Думай, Берти, думай!
Я напряг свои мозги и, само собой, был вознаграждён. Удачная мысль посетила меня буквально через несколько секунд.
– Мне надо в точности знать, что произошло после вашей вульгарной стычки, - сказал я.
– Постарайся вспомнить, как было дело. Ты протянул ему записную книжку. Он тут же углубился в чтение?
– Нет. Сунул её в карман.
– А как тебе показалось, он всё ещё собирался принять ванну?
– Да.
– Тогда ответь мне, в какой карман? Я имею в виду, что на нём было надето?
– Халат.
– Поверх - напрягись, как никогда, Финк-Ноттль, потому что от твоего ответа зависит твоя судьба - рубашки, брюк и всего прочего?
– Да, брюки на нём были. Я точно помню.
– В таком случае не всё потеряно. Расставшись с тобой, он наверняка отправился к себе в комнату, чтобы скинуть свои одеяния. Говоришь, он был взбешён до потери пульса?
– Примерно так.
– Прекрасно. Я знаю человеческую природу, Гусик, и смею тебя уверить, человек, взбешённый до потери пульса, не станет шарить по карманам, чтобы отыскать записную книжку и заняться её изучением. Он наверняка швырнёт свою одежду как попало и затопает в salle de bain. Нет сомнений, книжка всё ещё лежит в кармане его халата, брошенного на спинку кровати или кресла, так что тебе надо лишь тайком проникнуть к старикашке в спальню и незаметно конфисковать у него своё произведение.
Мне казалось, предложенный мною сверхчёткий план действий заслуживает бури аплодисментов и долгих слов благодарности. По меньшей мере я ожидал, Гусик завопит от радости и, естественно в переносном смысле, бросится мне на шею. Но придурок лишь с сомнением на меня посмотрел и нерешительно переступил с ноги на ногу.
– Проникнуть к нему в спальню?
– Да.
– Прах побери!
– В чём дело?
– А ты уверен, что ничего другого нельзя придумать?
– Конечно, уверен.
– Понятно: Послушай, Берти, а ты не мог бы пойти вместо меня?
– Нет, не мог бы.
– Куча моих знакомых меня подменили бы, чтобы выручить из беды старого школьного друга.
– Куча твоих знакомых - недоумки.
– Разве ты забыл золотые дни, которые мы провели в доброй старой школе?
– Начисто.
– Но ты ведь помнишь, как я поделился с тобой моей последней плиткой молочного шоколада?
– Нет.
– Тем не менее, я ею поделился, и ты сказал, если у тебя когда-нибудь появится возможность что-нибудь для меня сделать: Однако, если долг - заметь, для многих святой долг, - для тебя пустой звук, говорить тут не о чем.