Кодекс чести
Шрифт:
— Ну, ты скажешь, — промямлил я. — Представляешь, как девочке страшно и одиноко, под арестом, одной среди чужих людей, — говорил я, понимая умом, что предок прав, и эмоциями, как и лбом, стены Петропавловской крепости не пробьешь.
— Ты думаешь, я от гордыни с этим катафалком связался? — кивнул он на рыдван. — Тебя, дурня, жалею. Пусть кому интересно, куда мы спешим, не думают, что ты против царского приказа бунтарь. И в Санкт-Петербург не спешно летишь с крамолой, а приехал тихим ходом по своим делам. Может, пока мы доберемся до столицы,
Признаться, я впервые слышал от предка такие разумные и, главное, длинные речи. Обычно он бывал лаконичен и больше произносил краткие тосты, чем связные фразы.
— Наверное, ты прав, — признал я, глядя на дорогу, по которой со стороны села к нам приближалось изящное ландо, запряженное великолепной вороной лошадью.
— Посмотри, это вероятно местный помещик.
Антон Иванович оглянулся на подъезжающего господина средних лет, весьма благородной наружности.
— Здравствуйте, господа! — произнес тот, приказывая кучеру в ливрее и треугольной шляпе остановиться возле нас. — У вас, как я погляжу, поломка!
— Ось, будь она неладна! — пожаловался Антон Иванович. — Ума не приложу, что теперь делать.
Седой джентльмен сочувственно улыбнулся, вышел из ландо и обошел завалившуюся карету.
— Странно, — удивленно сказал он, — у вас треснула поперечная осевая балка, весьма редкая поломка.
— Тот-то и оно.
— Однако я думаю, особенно беспокоиться не о чем, у нас прекрасный кузнец, он всё мигом починит.
— Будем премного благодарны, — поблагодарил предок, — позвольте представиться, — он назвался сам и отрекомендовал меня: — а это мой родственник, Алексей Григорьевич Крылов, путешествует по собственной надобности.
— Карл Францевич фон Герц, здешний управляющий, — в свою очередь назвался джентльмен. — Буду рад пригласить вас господа, пока идет ремонт, погостить в нашем имении. Графиня Закраевская нынче больна, но гостям у нас всегда рады.
— Удобно ли беспокоить больную? — засмущался Антон Иванович.
— Изрядно удобно, у нас для приезжих заведены особые флигеля, так что никакого беспокойства графине не будет.
Карл Францевич говорил по-русски чисто, и только узнав по имени о его иностранном происхождении, я обратил внимание на то, что небольшой акцент у него всё-таки был.
— Вы обмолвились, что графиня больна? — светски вежливо поинтересовался гвардейский поручик.
— Очень больна, — подтвердил управляющий. — Я послал нарочного в Петербург за доктором Фишем, да того всё нет. Опасаемся за жизнь ее сиятельства.
— Здесь мы можем помочь, Алексей Григорьевич изрядный лекарь, — похвастался предок.
— Неужто! — обрадовался Карл Францевич. — Очень рад, что у нас в России появились собственные доктора! Графиню Закраевскую пользовали самые известные доктора! Жаль только никто уже не в силах ей помочь.
— Алексей в силах, — уверил управляющего предок. — Он по этой части мастак!
—
— Руки он накладывает! — ответил за меня поручик. — И, представьте, помогает.
— О, тогда конечно, — вежливо удивился немец. — Может быть, вы поможете графине?
— Конечно, чем возможно — помогу, — пообещал я.
— Тогда, господа, поедемте сразу, а про карету не извольте беспокоиться, я распоряжусь.
Фон Герц сел в свое ландо, мы с предком в коляску и направились в поместье.
— Ты зря меня втянул в лечение, — упрекнул я Антона Ивановича, — может быть у старухи что-нибудь серьезное. У меня же кроме рук никаких лекарств нет.
— Ты и руками вылечишь любо-дорого. К тому же думаю, что доктор Фиш в такую глушь всё равно не приедет — он самый дорогой доктор в Питере, к нему и там попасть невозможно.
Мы въехали в село. Было оно, по нынешним понятиям, велико и, что удивительно, с мощеной тесаным песчаником дорогой! Такого великолепия я пока еще не видел. Избы также были вполне приличные и построены по плану, стояли на равном расстоянии друг от друга вдоль дороги. К тому же почти все были с небольшими палисадниками. В центре села высилась каменная церковь, как я уже отмечал, была она пятикупольной, с отдельно стоящей колокольней. Такому нарядному храму мог позавидовать иной город.
— Не знаешь, кто эта Закраевская? — спросил я предка.
— Не знаю, про дворянский род Закревских слышал, есть еще поляк Игнатий Закржевский, тот бунтовал в Варшаве, а графов Закраевских не встречал.
— Видимо, графиня богачка, посмотри какое у нее большое село!
— Пожалуй, что богата, если в управляющих держит барона.
Наконец мы проехали само село и оказались в аллее из молодых вязов, в конце которой угадывалась усадьба. Дорога здесь была еще лучше, чем в селе, гладкая и чистая.
Карл Францевич изредка оглядывался на нас через плечо из своего ландо и приветливо улыбался. Аллея окончилась красивыми чугунными воротами не многим скромнее, чем при входе в Летний сад. По их бокам стояли сторожевые башенки, но не по русской моде в виде кирпичных цилиндров, венчанных богатырскими шлемами, а в европейском, готическом стиле со многими архитектурными излишествами, вроде орнаментной резьбы по камню и горельефов из жизни античных героев.
Всё это содержалось в превосходном состоянии и не производило впечатления понтов недавних нуворишей.
— Затейливая, видать, старуха эта Закраевская! — уважительно сказал Антон Иванович. — По-царски живет.
Мы проехали мимо вставших на караул привратников, одетых в лиловые кафтаны с золотыми позументами, в начищенных медных шлемах.
— Ну, вы даете, романтики! — с восхищением сказал я.
— Ты, что имеешь в виду? — подозрительно спросил предок, неодобрительно относящийся к моему ироничному отношению к его галантной эпохе.