Кодекс Крови. Книга ХVIII
Шрифт:
Но десяток копий Тринадцатого всё же его заинтересовал.
«И ведь все же обладали магией крови. Разве что слабенькой. Интересный дар. Не припомню, чтобы Великая Мать хоть кого-то чем-то подобным награждала. А если ещё прибавить порталы…»
Саптама вновь почувствовал, как заворочался внутри давно забытый червь ревности.
«Вот почему кому-то всё, а кому-то ничего?»
Саптама никогда не относил себя к любимчикам Великой Матери. Скорее наоборот. Всё доставалось ему через кровь, пот и боль. Он взбирался по ступеням мастерства, невзирая на насмешки. Но глубочайшее разочарование он испытал, когда вышел из зала посвящения без какого-либо
«Тебя Вселенная и так одарила сверх меры! Добавлять, только портить».
Именно тогда Саптама решил, что ему с Великой Матерью не по пути.
«Где твоя хвалёная справедливость? — горько вопрошал он богиню. — Не было и нет!»
Потому все свои открытия он совершал благодаря собственному дару — упорству и несгибаемому характеру.
«Я выковал себя сам из боли, несправедливости, жажды познания и мести! И не вам указывать мне, что делать!»
Открытие очередного портала Саптама встречал с мрачной удовлетворённостью. В этот раз нужно повременить перед убийством копии. Ему необходимы были образцы для устранения самого Тринадцатого. За устранение копий ему колыбель не подарят.
«На ловца и зверь бежит».
То, что перед ним оригинал, а не копия, Саптама определил по алым переливам высокорангового щита крови. Копии использовали конструкты до шестого ранга включительно. А щит уже относился к восьмому.
Правда, на кой Тринадцатый притащил цветущую ветку не то розы, не то жасмина, Саптама так и не понял.
— Ты себе сразу цветами на могилку озаботился?
— Нет, — покачал головой тот, — решил ответить любезностью на любезность. Ты меня со своими детищами познакомил. А я тебя со своими нет.
Саптама внимательно пригляделся, но так и не увидел никаких артефактов или сосудов для конструктов. Каково же было его удивление, когда Тринадцатый пустил себе кровь, а оттуда вместо алых капель появилось чёрное бесформенное нечто, кляксой стёкшее на алую слизь Кровемора. Сперва оно растекалось маслянистым пятном поверх, а после начало натурально вгрызаться в творение Саптамы.
— Распылитель…
— А-а-а! Плохой дядя! — ответил ему цветок.
Стоило серебру Распылителя начать вгрызаться в чужой высокоранговый щит крови, попутно выплёскивая из себя волнами магию смерти, как ветка в руках Тринадцатого ожила и принялась натурально жрать магию смерти.
— Вку-у-усно! — промурчал цветок. — А можно не сдерживаться?
— Можно, дочь! — как-то даже по-отечески улыбнулся Тринадцатый, а ветка принялась резко расти, оплетая край болота колючими кустами. Ветви кустарника лозами выстреливали в разные стороны и жрали, жрали, жрали. Жрали алую слизь Кровемора, которого и так теснила чёрная клякса, выпущенная из тела Тринадцатого. Этот долбанный куст принялся вгрызаться даже в самого Распылителя, беспрерывно увеличиваясь.
Какого демона здесь происходит?! Что надо было трахнуть, чтобы родить такое? Дриаду?
Плевать! Если уж у него есть свои зверушки, то против хищной первостихии он точно не выстоит. Одна магия всегда вытесняла другую. Лови, с*ка, подарочек!
Боги, знал бы, что Гемос и Цветана окажутся столь незаменимыми помощниками, больше бы времени проводил, занимаясь селекцией.
Наше скромное появление не осталось незамеченным. А уж демонстрация возможностей моих «деток» и вовсе была выше всяких похвал.
Я постоянно контролировал ситуацию, находясь в контакте. И если
Оба показали себя выше всяких похвал. Гемос теснил по всем позициям алую слизь, что растекалась по нашим землям, а Цветана… девочка оказалась на все руки мастерицей, успевая везде. Она защищала мой щит от посягательств серебристой дряни, попутно сжирая выделяемую им магию смерти, и успевала ещё подъедать отдельные очаги алой слизи, оставленные Гемосом, выстреливая множеством собственных лоз.
Казалось, установился паритет. Но так не могло длиться вечно. Вокруг Саптамы вспухла алым заревом чуждая этому миру магия, обретая форму атакующих конструктов. И в следующую секунду в меня полетели уже однажды виденные и даже прочувствованные на своей шкуре копья Рассветной благодати. Цветана, доедая серебристое творение Саптамы, тут же ринулась наперерез копьям, но я поставил на её пути щит крови. Не стоило на себе малышке чувствовать все прелести иномирной магии.
С себя же снял щит, принимая рассветную благодать. Та не причинила мне вреда, напротив пополнив силы и даже подлатав некоторые повреждения.
Нужно было видеть глаза Саптамы.
— Что ты такое?
— Похоже, более успешный экземпляр эксперимента.
На этом любые разговоры закончились, перейдя в ожесточённый бой.
Глава 12
— Слу-у-ушайте, а круто вы здесь устроились! — Система оглядывалась по сторонам, прижимая к груди планшет. — Если бы я устроила дефрагментацию на обитаемой планете, меня бы с говном сожрали. А у вас терраформирование в разгаре, и ничего, все смотрят прямую трансляцию, только попкорна не хватает или пивка с чипсами!
— Прекрати ёрничать. Мы здесь не для этого, — одёрнул Хаос Высшую, кивая шестерым возвысившимся своей бывшей соратницы, ушедшим в глубоко неразвитые миры. — Кто-то тянулся силой за пределы защищённой области?
— Пока нет, — отозвался за всех Кречет. От такого количества Высших в одном месте ему было не по себе, но в этом он не признался бы даже себе под страхом смерти, не то что остальным. — Пока обходятся собственными силами и домашними заготовками.
Кто бы сказал Кречету, что ему доведётся увидеть сразу десяток столь могущественных существ и пережить это событие, он бы не поверил. Серебристый вихрь, который прибывшие между собой называли Первозданным Хаосом, девица в короткой клетчатой юбке, чулках и с двумя хвостиками называлась Системой, что бы это ни значило. Существо в балахоне оказалось Смертью, а странное полунасекомое-полуженщина было Великой Матерью Кровью. Остальная шестёрка Высших, приведённая ещё Эсфесом, имела вполне человеческие черты и хоть как-то выделялась нормальностью в разворачивающемся абсурде.
— Что за заготовки? — напрягся Высший.
— Пришлый принёс с собой две сферы, — взял слово Комаро, — из одной полезла алая слизь, которая пожирает почти всё на своём пути и превращает в себя же. А из второй выбралась серебристая хрень, пожирающая конкретно магию крови, но перерабатывающая её в магию смерти.
— Он — труп, — обернулся Хаос к своим спутницам, но те его даже не услышали. Они уставились на иллюзию, где их всеобщий любимчик пустил к ход собственные козыри: слизь уже чёрного цвета, уверенно пожирающую алую, и какой-то кустовой цветочек.