Кодекс Люцифера
Шрифт:
– Я люблю тебя, – прошептал он, – что бы ни случилось и куда бы я ни поехал, я люблю тебя, и это обстоятельство никогда не изменится. Все будет хорошо.
Стражи засвистели и зааплодировали; их начальник попытался снова скорчить кислую рожу, но не сумел и лишь широко улыбнулся. «Идиоты, – подумал Киприан, – да что вы вообще понимаете?» Однако их поведение заставило и его улыбнуться. Агнесс прижалась к нему покрепче. Киприан снова ощутил желание, как только их тела соприкоснулись. Хотя многие, обращая внимание на его мужественный вид, считали его именно тем парнем, который во время деревенского праздника устраивается в кустах и походя, между двумя кружками вина, превращает всех девушек
Агнесс подняла голову. Он увидел ее покрасневший нос, опухшие от слез глаза, полосы грязи там, где она смахнула рукой слезы и стерла часть румян, как всегда нанесенных небрежно и в малом количестве. Он не увидел ничего такого, что ему не хотелось бы покрыть поцелуями, чем ему не хотелось бы любоваться всю жизнь и за что он не был готов с радостью умереть. Ее губы приоткрылись. Пожалуй, во всей Вене не было более открытого места, чем гребень стены ворот Кэрнтнертор, но они на мгновение почувствовали себя в абсолютном одиночестве – он и она, Киприан Хлесль и Агнесс Вигант. Сердце его колотилось, как бешеное. Попроси она его еще раз убежать вместе – он бы в то же мгновение выскочил вместе с ней за ворота, не взяв с собой даже горбушки хлеба; попроси она его отказаться от всего, обесчестить их обоих и уступить ее желанию, даже если после этого их вышвырнут из города, прогнав через строй солдат, – он бы уступил ее желанию.
– Я… – начал он и хотел сказать: «Я не могу тебя покинуть, я не могу пожертвовать тобой, ты – моя жизнь, ты являешься ко мне во снах, с тех пор как я в первый раз обменялся с тобой словом».
– Я… – начала она.
Они уставились друг на друга.
– Виргиния, – услышал он свой голос.
Она моргнула в замешательстве.
– Новая жизнь. Девственный мир. Другое начало. Ты и я.
– Что? Но ведь…
– Да, я знаю, что говорил тебе. Я говорил глупости. Лучше я буду с тобой в аду, чем в раю, но без тебя.
– Но как мы это…
– Не имею представления. Я могу заставить своего брата отдать мне мою долю, но это разорило бы его. Возможно, он даст мне в долг, если я достаточно долго буду приставлять нож к его горлу. – Он улыбнулся. – Вряд ли я смогу получить за тобой хорошее приданое, верно?
Агнесс так горько разрыдалась, что у нее затряслось все тело.
– Прямо сейчас, – всхлипнула она. – Давай уедем прямо сейчас.
– Нет, – возразил он, – нужно все тщательно спланировать. Если мы действительно так поступим, это будет побег, и мы с тобой должны это понимать. Побег нужно очень хорошо планировать, иначе нас поймают.
– Твой дядя… пекарня… ты должен будешь все это оставить здесь.
– Точно так же, как и ты.
Агнесс прижалась к нему.
– Как такое может быть: мне очень больно, а я счастлива, как будто мне сделали королевский подарок? – прошептала она. – Держи меня крепче, Киприан.
Она закрыла глаза, и он наклонился к ней, чтобы поцеловать.
Кто-то прошептал ему на ухо:
– Фройляйн Вигант!
Киприан замер. Рядом с ними стояла горничная Агнесс и прилагала максимум усилий, чтобы не замечать мужчину, в
– Фройляйн Вигант… кхм…
– Ну что там? – равнодушно спросила девушка.
– Я не хочу вам мешать, ведь вы тут совсем одна, со своими мыслями… гм… Но я подумала, что вы, возможно, захотите узнать, что ваш господин отец и ваш господин возлюбленный движутся сюда.
Агнесс посмотрела на Киприана.
– Как нарочно, – сказал Киприан.
– Себастьян вовсе мне не возлюбленный! – воскликнула Агнесс.
Киприан отпустил ее. Она машинально стала оправлять платье. Горничная нервно оглядывалась.
– Мы не должны прятаться или убегать, – заявила Агнесс, вопросительно глядя на Киприана.
– Нет, – согласился он, – мы пойдем им навстречу. – Он широко улыбнулся. К нему еще не полностью вернулась способность соображать, но мозг уже заработал. – Но каждый пойдет сам по себе.
Агнесс поняла его. Она взяла горничную за руку и резво двинулась к выходу. Затем в последний раз оглянулась, и взгляд ее был полон страха.
– Завтра, – произнес Киприан одними губами.
Он незаметно направился к выходу с другой стороны ворот. Из укрытия, образованного навесом над деревянной лестницей, он видел, как внизу прошла Агнесс и приблизилась к четырем мужчинам: Никласу Виганту, Себастьяну Вилфингу-младшему и двум другим парням того же возраста, что и Себастьян, которых последний привел с собой, скорее всего, чтобы походить на важного господина со свитой. Киприану не было слышно, о чем они говорили, но он видел, как Агнесс пожала плечами, а Никлас Вигант недоверчиво окинул взглядом окрестности ворот. Киприан отступил в тень навеса. Он не боялся встречи ни с Никласом, ни с другими, но подобная встреча неминуемо все усложнила бы – нельзя было допустить столкновения жениха со своим соперником. Разумеется – это было и так ясно, – Никлас Вигант глаз не спустит со своей дочери, по меньшей мере сегодня и в ближайшие дни. Появление Киприана в доме Вигантов полчаса назад никоим образом не улучшило ситуацию.
Тем не менее состояние молодого человека было близко к эйфории. Он, можно сказать, сжег за собой все мосты. Дядя Мельхиор и кардинал Факинетти потеряли дар речи, когда он, в последний раз вежливо извинившись, встал и вышел из рабочего кабинета епископа, не дослушав до конца тщательно продуманную аргументацию кардинала.
Ему остался теперь лишь один путь – тот, который он нарисовал Агнесс. Разумеется, его слова в прошлый раз были правдивы: они не могли строить свое будущее на лжи. Разумеется, в этот раз его слова также были правдивы: он не мог представить себе жизнь без Агнесс. И он был по меньшей мере достаточно честен, во всяком случае прямо не врал дяде. Он ведь мог бы взять деньги, наверняка значительные, предназначенные для поездки в Прагу, и удрать вместе с Агнесс. Не то чтобы он когда-либо всерьез рассматривал данную возможность, но все-таки, все-таки… В конце концов, если бы они вдвоем сбежали в Виргинию, это была бы не ложь, а лишь обходной путь, по которому, похоже, им придется пробиваться изо всех сил.
Он вспомнил, когда в последний раз ощущал такую эйфорию и одновременно страх перед будущим. Это было в тот момент, когда он схватил своего отца за шиворот и с такой силой швырнул о мешки с мукой, что облако мучной пыли взметнулось вверх и вылетело через подвальное окошко на Кэрнтнерштрассе, как будто от взрыва. Его отец тогда не пострадал, лишь стал белым от муки, как человечек из теста, готовый отправиться в печь; и тем не менее он остался неподвижно лежать посреди лопнувших мешков с мукой.