Кодекс Оборотня 2
Шрифт:
Эхо отразилось от каменных, покрытых лишайником стен.
— Ты там жив, что ли? — откликнулся он, приложив ладонь козырьком ко лбу и пытаясь рассмотреть меня.
— Ты! Придурок! — разозлился я. — Моя мать найдет меня по следу и вытащит! И тогда тебе придется плохо!
— Рассказывай сказки, Руари Конмэл! Твоя мать уже три года как не выходит на улицу. А твой папаша-алкаш и подавно тебя искать не станет. Будешь тут сидеть, пока не станешь вежливым!
Он грозил мне кулаком.
— Много ты знаешь! Мама ради такого
— Ты и раньше пропадал на несколько дней из дома. Так что, посочувствую, что ты не убился сразу: сидеть тут много дней с твоим волчьим аппетитом — не сахар. С другой стороны, у тебя будет время подумать о своем поведении!
— Да кто ты такой, чтобы учить меня, а, мистер Всезнайка?! — огрызнулся я.
— Кажется, ты неисправим, — человечек скрестил руки на груди, потом потер задумчиво подбородок. Шорох его крошечных крыльев усиливался эхом и превращался в грозный гул целого гнезда шершней. — И тебе повезет, если Она накажет тебя по заслугам раньше, чем ты начнешь грызть свой хвост!
И исчез.
— Вернись! — мой крик перешел в злой вой. — Ты — мертвец!
Но на фэйри угроза не подействовала. А я чуть не оглох от собственного крика, многократно усиленного каким-то чудовищным эхом. Роящиеся в глазах искры между тем исчезли, ломота и боль прошли, и я смог подняться. Подошел к стене. Довольно широко расходившиеся стены колодца сужались лишь к самому верху, а камни его стен были пригнаны друг к другу так плотно, что за крошечные щели зацепиться было невозможно. Черта с два выберешься.
Я шумно вздохнул. Потом вспомнил последние слова фэйри. Огляделся в поисках угрозы. Но никаких дыр в глиняном дне, никаких ниш и отверстий во всей стене. Даже ни одного выпавшего из кладки камня. Если и ждать опасность, то только, видимо, от самого входа в колодец. Я улегся на холодную землю, свернувшись в калачик, и стал ждать.
Холод пробирался сквозь шерсть. Казалось, что я нахожусь в ледяной пещере и чей-то переливчатый смех отражается все тем же обманчивым звонким эхом среди гигантских сосулек-сталактитов. Отбивая зубами дробь, я открыл глаза.
Конечно, уснул. Под брюхом и лапами ощущалась ледяная вода, которая быстро прибывала. Это я понял, когда мне залило нос. Фыркая, я вскочил на ноги. Ответом снова был раскат смеха.
— Так вот кого решил проучить Дули, — прожурчал женский голос.
Спустя короткий миг до меня дошло.
— Шур? — прошептал я.
— Ты узнал меня? — в журчании послышалось удивление.
— По запаху. Твою речную свежесть невозможно перепутать ни с чем.
— Вот как?
— Даже с другими реками.
Она вновь засмеялась.
— А ты умеешь льстить, маленький невежа! Или говорить комплименты.
В
— Всего лишь говорю как есть.
Вода продолжала прибывать. Я повертелся на месте, пытаясь сообразить.
— Как ты попала сюда? Я думал, колодцы питают горные или подземные источники.
— Все верно. Но они — часть меня. В этом древнем колодце я давно не бывала. Он наполняется водой лишь тогда, когда сюда кто-то попадает.
Повисла настораживающая пауза.
— Почему? — спросил я: а что я еще мог спросить?
— Ты упал не в простой колодец, маленький Руари, — ответила Шур, и в ее голосе послышалось что-то похожее на горечь. — Большинство попадает сюда случайно. Но ты — нет. И все же, если ты не сможешь сделать то, что должен, мне придется утопить тебя. Никто, кроме одного, не может выбраться из этого колодца.
— Но ведь Дули знает о нем! — возмутился я.
— Он никогда не был здесь, внизу. Боится, хотя у него есть крылья. Но ты его сильно разозлил, раз он решил приблизиться к колодцу.
— Что я должен сделать, Шур?
— Увидеть то, что никто другой увидеть не сможет. Достать то, что руки других не ощутят. Оживить это и сделать частью себя.
Вода залила мне ноги, снова морозила струями живот. Я вертелся, пытаясь разглядеть нечто. И не видел.
— Шуууур!
— Мне будет очень жаль, братец, — едва слышно отозвалась она на мой жалобный вой, когда вода была уже по шею.
Я стоял до последнего, касаясь дна задними лапами, передние уперев в стену. Потом ноги перестали чувствовать дно. Слабо шевеля лапами, я держался на плаву. Густой подшерсток уже не спасал от холода.
— Но ты ведь знаешь, в какой день ты родился? — продолжила она.
— З-з-з-знаю…
— Наверное, тебе неизвестно — у твоей матери были тяжелые роды. Она много дней не могла разродиться. Тогда она на рассвете пришла ко мне, в тихую, скрытую камышами заводь, и попросила меня о помощи, сказав, что ты станешь моим названым братцем. Я подогрела для нее свои воды, успокоила, подарила ей долгожданное облегчение.
— Об этом она не рассказывала…
— Жаль, Руари, все могло бы быть по-другому. Ты бы мог стать иным. Если бы приходил ко мне, говорил со мной… Но злое сердце не сможет заполучить флейту. Не твоя вина. Только твоя природа. За всю историю ни один оборотень не становился Хозяином.
На несколько секунд я даже перестал стучать зубами, когда до меня дошло, что значат ее слова. Следом почувствовал, как струи, будто скрутившись в тугую веревку, обвиваются вокруг ног, утаскивают в черную глубину. Получалось как-то уж слишком символично. Если мое рождение было связано с теплом и светом, то смерть, как ей и положено, выходила темной и холодной.
Пузырьки воздуха просочились из пасти, ускользнули вверх, словно испуганная стайка серебристых мальков. А я судорожно вдохнул…