Кодекс Ордена Казановы
Шрифт:
Лёхин тоже улыбнулся: в чём-чём, а в этом Соболев на сто процентов прав. Правда, кое-чего профессор о Шишиках не знает (да ладно — кое-чего!), надо бы предупредить его.
— Поскольку вы собираетесь общаться с Профи, вам придётся в дальнейшем пережить один неприятный момент: если Шишик пытается предупредить о чём-то или что-то объяснить, а вы не понимаете, он может резко стать плоским и облепить всё лицо. Очень влажно и липко. Зато вы сразу чётко увидите, что он вам объясняет.
После недолгого молчания профессор пробормотал:
— Ничего, переживём.
Приглядевшись к улицам, Лёхин обнаружил неподалёку перекрёсток.
— … Леонид, а кто мог наслать на тебя этих троих? Не бывший хозяин?
— На фига я ему сдался? Делать ему больше нечего? Я ж его бизнесу не угрожаю… Не-е, это, насколько я понимаю, Толька кочевряжится. Ты его оскорбил — личико попортил, и я его оскорбил — тебя бить не стал. Прихехешников у него много для одноразовой работы. Толька — он мстительный.
— Думаешь — ещё подошлёт?
— Вряд ли. Попугал — и хватит. Он ведь всерьёз думает, что трое против одного — это страшилка не для слабонервных. А эти гаврики вряд ли скажут, что не смогли против двоих выдюжить.
Провожали гостя большой дружной семьёй: ближе к Лёхину Леонид и Люда, чуть издали — двойняшки, которые крепко вцепились в ошейники двух доберманов.
Глядя на мелькающие в мокро-чёрном пространстве огни, Лёхин снова вспомнил о третьем добермане. Взял бы Леонид всех троих? Вопрос риторический. И ненужный. Лёхин вздохнул. Если собачина жива, пусть и ей повезёт. А если нет… Интересно, бывают ли собачьи призраки? Надо бы спросить у Глеба Семёновича. Он ответит серьёзно, ибо вопрос для него не просто любознательно-познавательный, а научный… Только он задумался о "домочадцах", как немедленно зазвонил мобильник.
— Лексей Григорьич ли? — как обычно, с жадным интересом вопросил Елисей. Лёхин подозревал, что, названивая хозяину, домовой всегда боится попасть к чужому человеку.
— Он самый, — очень серьёзно ответил Лёхин. — Слушаю тебя, Елисей.
Шишик Ник выполз из карты и, разинув от счастья пасть, уселся на голову Профи. Кажется, тот и не возражал.
— Сообщить хочу, — важно сказал Елисей. — А сообщение у нас такое: о крысах-призраках всех оповестил, всех предупредил. На сети защитной вокруг дома все узелки заклинаний восстановили и обновили. Ежели кто супостатов зелёных заметит, всем миром навалимся, но за дом наш заступимся.
— Хорошая новость, Елисей.
— Долго ль ещё будешь расследовать, Лексей Григорьич?
— Думаю, не очень. Надо ещё одного свидетеля опросить — и домой.
— Голодный, небось, — проворчал домовой.
— Да не совсем. Чаем угостили с жареными пирожками.
— Фу на тебя, Лексей Григорьич! Чаем с пирожками на ночь баловаться! Придумал тоже… Ну да ладушки… Беседу-то заканчиваю. Дома все живы-здоровы, чего и вам желают от чистого сердца.
— Спасибо, Елисей, — искренне ответил Лёхин. — И от меня всем привет большой.
Соболев покосился, но промолчал. Машина повернула вправо и заехала на небольшую стоянку супермаркета. Лёхин взглянул налево. Через дорогу и правда тянулась небольшая аллея — судя по фонарям, чуть глубже переходящая в сквер.
38.
Выйдя из машины и дожидаясь Соболева, Лёхин чуть отступил к бордюру. Он-то ничего и не заметил бы, если б не Шишик. "Помпошка", снова засевшая в кармане куртки, отодвинула кверху клапан, словно крышу, и с огромным интересом воззрилась
— Алексей Григорьич?
Оказывается, Лёхин уже с минуту стоял, пялясь под машину. Он переглянулся с Шишиком и заторопился к Соболеву.
— Я подожду вас здесь, — сказал профессор, всматриваясь в деревья через дорогу.
— Необязательно. На обратном пути я могу…
— Извините, что перебиваю, Алексей Григорьевич, — холодно сказал Соболев, — но мне хотя бы таким образом хочется принять участие в деле, касающемся "Ордена Казановы".
— Даже если беседа затянется далеко за час-полтора?
— Я буду ждать в машине.
Соболев открыл дверцу и сел.
"Странно, что он не сказал — "мы". "Мы, наше императорское величество, будем ждать в машине" — по тону подходит".
Перепрыгивая потоки на дороге, Лёхин решил: если "его императорское величество" устраивает такое сидение, он, Лёхин, возражать не будет. Отвезут домой с комфортом — что может быть лучше?.. Прыгнув на пешеходную дорожку, он остановился. Сначала как-то рассеянно подумалось о швабре в кожаном фартуке: машинный это дух или стояночный? Представилось: профессор сидит, шуршит газетой, а вокруг машины бегает такая лохматенция и, пиная колёса, слушает тугой и глухой звон. А если духу звук не понравится? Приволочёт откуда-то ручной насос?.. Потом подумалось о девушке, сидящей в одиночестве. Как подойти к ней? Как начать разговор? Не решит ли она, что он следит за ней? Соболеву-то он очень уверенно сказал про её состояние, в котором она, мол, готова рассказать всё. А если это не так? Как может повести себя девушка, которая уже несколько часов мокнет и мёрзнет под дождём?.. Последнее перевесило все сомнения. Даже если он испугает её — уже хорошо. Хоть домой попадёт, в тепло и сухость. И Лёхин решительно зашагал по боковой дорожке.
Сквер, скрытый от дороги аллеей кустов и деревьев, оказался очень маленьким. И очень открытым в середине. Так что тёмную фигурку на одной из четырёх скамеек Лёхин увидел сразу.
— Снова привет! Ты почему до сих пор не дома? — присев на корточки, Лёхин заглянул под чёрный, огромный по-мужски зонт.
Печально сведённые брови чуть дрогнули, когда девушка взглянула на него.
— А, это ты, — тоненьким голосом сказала она.
— Вставай, до дому провожу, — предложил Лёхин и встал сам.
— Не хочу…
— А хочешь, я с тобой посижу? Приставать не буду. Честное благородное.
— А зачем?
— Ночь. Ты одна. Страшно, небось?
— Да нет. Я ничего такого не боюсь. — Она поглядела на скамейку и грустно добавила: — Здесь мокро. И пакета у меня больше нет.
Над последней фразой Лёхин размышлял, наверное, с минуту, прежде чем дошло: она-то сидит на пакете и, кажется, не против, чтобы и он сел рядом.
— Я человек хозяйственный! — заявил он и вынул из кармана фирменный пакет какого-то магазина. — Под чьим зонтом сидеть будем? Под двумя неудобно.