Кодекс пацана. Назад в СССР
Шрифт:
Мда, касательно крыс я угадал. Правда, не такого огромного размера, каким мне почудилось, но всё равно здоровенные. Они провожали меня настороженными взглядами, словно примеривались — как бы вырвать слепящую штуку из рук двуногого и тогда наброситься всем скопом на вкусного глупца?
Пришлось доставать своё оружие. Мало ли — вдруг какой-нибудь крысе придет в голову не дожидаться погасшего света? Да и перед собой не мешало бы пошарить. Ловушек могли наставить немало.
Я шел мимо разоренных помещений. Стены в потеках, на полу мусор и отходы. Всё более-менее ценное было уже вывезено. Металлические
Массивный замок через полчаса поддался уговорам арматурного прута и дверь открылась…
— Ни хрена себе… — вырвалось у меня.
В гробовой тишине эти слова раздались пугающе одинокими. Как будто я произнес их посреди бескрайнего космоса…
Моему взору открылась большая комната, доверху набитая мешками. Содержимое мешков просвечивалось в трех местах — спрессованные пачки денег выглядывали из прохудившейся ткани. А может и не прохудились, а до них добрались вездесущие крысы?
Денег было так много, что я пару раз вздохнул и выдохнул. Неожиданно участился пульс, а по спине поползли мурашки.
До денежной реформы девяносто первого года у меня оставалось ещё чуть больше полутора лет. До того момента, как начнут грабить народ…
Да уж, реформа Павлова по обмену денег будет тем ещё посленовогодним подарком!
Реформой предусматривалось, что пятидесяти и сторублёвые банкноты образца шестьдесят первого года подлежат обмену на более мелкие банкноты образца того же года, а также банкноты пятьдесят и сто рублей образца девяносто первого года. Вот только сроки…
Сроки обмена были катастрофично маленькими — всего три дня с двадцать третьего по двадцать пятое января (со среды по пятницу). Обменивались не более тысячи рублей на человека — возможность обмена остальных банкнот рассматривалась в специальных комиссиях до конца марта девяносто первого года.
О реформе будет объявлено в девять вечера, когда практически все финансовые учреждения и магазины уже были закрыты. В крупных городах европейской части страны некоторые люди в ближайшие часы после этого смогли разменять имевшиеся у них сторублевые банкноты в кассах метро, железнодорожных вокзалов и у таксистов (многие кассиры и таксисты, занятые работой, ещё не знали об оглашении указа). Некоторым удалось отправить крупные денежные переводы в отделениях почты при вокзалах, работавших до полуночи. Некоторые покупали за злосчастные банкноты в кассах железнодорожных вокзалов и аэропортов билеты на дальние расстояния на несколько дней вперёд, а потом, после окончания обмена, сдавали эти билеты и получали деньги. В общем, вертелись, как могли.
Можно сказать, что страна в эти дни не работала. В первые два дня в обществе царила паника — люди фактически штурмом брали сберкассы. Особенно волнительными эти дни оказались для людей пожилого возраста, которые боялись не успеть сдать старые деньги.
Но до этого периода ещё можно было успеть сделать немало.
Впрочем, как можно было развернуться?
Не особо тут и пожируешь — сразу же возникнут вопросы по поводу возникновения подобного богатства.
Можно
У меня был план!
Да, нечестно будет их прикарманить, но… Как я уже говорил — эти деньги будут тут лежать до тех пор, пока затопившая шахты вода не вынесет их наверх. А так… Они могут ещё послужить людям. Могут принести хорошее, а не лежать в ожидании невероятно хитрожопой команды, сложившей здесь свои богатства. Вряд ли всё это загрузить под силу одному человеку. Скорее всего это была чья-то временная заначка.
Вот только не удастся этому «кому-то» вернуться за богатством. Я подхватил два мешка и едва не охнул — тяжелые, падлы. Это только кажется, что деньги бумажные и легкие — туго набитые в мешки, они весили не меньше сорока килограммов каждый.
Блин, да я же кончусь прежде, чем утащу хотя бы десяток. А надо было поторапливаться, всё-таки солнце скоро взойдет и может вернуться второй солдат-охранник. По любому надо было звать на помощь Семягу.
Я вытащил один мешок наружу. По лестнице с двумя уже не подняться, да ещё и держа фонарь в руках. Потом взвалил мешок на плечи и быстро тронулся к машине дяди Коли.
Запариться не запарился, но пот пару раз смахнул. Когда я подошел к автомобилям, то услышал негромкий голос Семяги:
— Мужики, да ведите себя тихо. Всё равно вас ни х… никто не услышит, а так… Лось сказал, что всё будет зае…сь, так что не рыпайтесь. Да не ботайся ты там, полудурок!
— Дядь Коль, не пугайся, это я, — негромко произнес я из темноты, а после подошел к машине.
— Фух, б… Сашка. И ведь в самом деле напугал. Чуть не шмальнул в тебя, — буркнул Семяга.
— Я всё нашел. Но мне нужна твоя помощь…
В это время увидевший форму на мне в свете фонаря милиционер на соседнем сидении задергался. Говорить ему мешал кляп во рту, но он был в полном сознании.
— Вот, что-то пытается пи…еть, а я ему не даю, — проговорил Семяга.
— Мужики, мы хотим извиниться за ту херню, какая сейчас творится. Я думаю, что вот примерно такой суммы хватит для наших извинений, — я вытащил из мешка десяток новеньких пачек сторублевок и бросил на колени милиционера.
Признаться, офонарел не только милиционер. Глаза Семяги тоже стали по пять копеек. СССРовских пять копеек!
— Это что? Это как? — прохрипел дядя Коля, глядя на лежащую на коленях милиционера сотню тысяч.
— Это из пещеры Али-Бабы, — хмыкнул я в ответ. — Там ещё есть и мне нужна помощь, чтобы загрузить машины под завязку, дядь Коль. В общем так, я буду вытаскивать, а ты таскай сюда. И давай поторапливаться, а то у этих шахт очень дерзкий охранник.
— А эти? — Семяга кивнул на притихшего милиционера.
— Ты не против того, что сейчас творится? — спросил я у пассажира Семяги. — Мы вас отпустим позже и отдадим в два раза больше за то, чтобы вы о нас забыли. Согласны?
Тот только ошалело покивал. Ещё бы, перед ним лежала его зарплата за пятьдесят лет. Кто же в своем уме откажется от таких денег? Ради такого можно было и забыть про двух неведомых мужчин.