Кодекс
Шрифт:
Чтобы отвлечься от этих раздумий — и, конечно, потому что это было ее работой — но все же больше для того, чтобы отвлечься, она открыла личное дело беглого декера. Конкретной информации о нем было немного. Никита Р., дата рождения неизвестна, место рождения неизвестно, настоящее имя неизвестно. Странно было думать, что в цифровую эпоху, когда данные на всякого гражданина собирают все, у кого есть возможность, кто-то может быть настолько полной загадкой. Причем все эти неизвестности не означали отсутствие у него документов. Наоборот, идентификаций у него было даже слишком много, все, насколько можно было судить, фальшивые. “Никита Р.” могло тоже быть псевдонимом, но под этим именем он значился в деле потому, что им он обычно пользовался при общении с сообщниками. В любом случае, можно было только догадываться,
В итоге, если верить материалам дела, в Цивитас Магна он появился уже полностью сформировавшимся преступником. Впрочем, это было не так уж невозможно. Хотя эмиграция в эти дни была относительно редким явлением, тем более нелегальная, он мог явиться откуда-то извне — из Африканского союза или Рассветной Империи. Хотя чисто внешне он не был похож на жителя тех мест. Мог он происходить и откуда-то поближе — на периферии города-государства располагалось множество поселений, коммун и ашрамов, чьи жители по тем или иным причинам не желали жить в Цивитас Магна, причин связанных в основном с духовностью, единением с природой и отрицанием современных технологий. Они были вне сети и вне юрисдикции законов города. Родившиеся там не имели гражданства, и соответственно, не были внесены в базу данных полиции. Но по тем же причинам, колония неолуддитов была бы достаточно странным местом происхождения для элитного декера.
На краю поля зрение вспыхнуло уведомление о входящем видеосообщении. Мари подумала было, что это еще одно письмо от Роланда, хотя видео открытка была бы не в его стиле. Но сообщение пришло от неизвестного пользователя. Нахмурившись, с некоторым подозрением — только уже находящиеся в списке контактов люди должны были знать адрес ее нейро — майор открыла видеофайл. И стоило ей только увидеть лицо Никиты, как она поняла, что сейчас получит ответы, по крайней мере, на некоторые из своих вопросов. На видео он сидел во все той же комнате для допросов — всего лишь метаконструкт, предназначенный скрыть настоящую обстановку, но достаточно убедительный, что Мари с трудом подавила желание пойти проверить, не скрывается ли он действительно в самом невероятном месте.
— Привет, Мари. Ты же не против, если я буду называть тебя Мари? Почему-то язык не поворачивается обозвать тебя “мадмуазель Дюрандаль” или “товарищ майор”. Для начала, я хотел бы поблагодарить тебя за оказанную первую помощь. Для тебя это было, вероятно, всего лишь частью работы, чем-то само собой разумеющимся, но для меня… — декер покачал головой, — “Впрочем, не важно. Достаточно сказать, что ты позволила мне поверить, что, воистину, остались еще сестры милосердия. Кроме того я тронут твоей настойчивой заинтересованностью в моей скромной персоне. А я, в свою очередь, интересуюсь тобой. Узнаю тебя все лучше и лучше, пока наблюдаю издалека за твоими поисками. Ты найдешь меня, конечно, и попытаешься вернуть под стражу. Я, конечно, не сдамся без боя. И кончится все снова бессмысленным, насилием. Но что если есть другой выход? Например, мы можем поговорить. Может, ты позволишь мне объяснить, что я делаю и зачем. Кто знает, может мне даже удастся убедить тебя в своей правоте.
На этом сообщение оборвалось. Майору хотелось презрительно фыркнуть. Видимо Роланд был не единственным декером со страстью к пространным объяснениям. Но напарник, по крайней мере, ограничивался фактами. Что-то подсказывало ей, что этот углубиться в мнения и сомнительные идеи. Ей не пришлось долго ждать подтверждения. Еще одно сообщение, на этот раз не просто видео, а симуляция, с полным погружением, во всяком случае, насколько это позволял нейроимплант:
Степь раскинулась насколько видел глаз. Высокие травы, золотые в свете предзакатного солнца, катились волнами под легким ветром. В воздухе чувствовалась прохлада, свежесть и чистота ранней осени.
Охотники остановились. Между старейшиной и жрецом вспыхнула перепалка. Старейшина указывал на уставших женщин, за спиной несущих младенцев, с детьми постарше, следующими позади и едва державшимися на ногах. Жрец указывал вдаль, на горизонт, где на холме возвышался храм. Согласный хор протеста определил победителя спора. Группа разбила лагерь.
Молодые девушки с бурдюками потянулись к издали примеченному источнику.
Когда небо окончательно потемнело, жрец отошел из созданного костра круга света, закрыл глаза, чтобы привыкнуть к мраку. Затем посмотрел на звезды, столь спокойные в это время года, редко какая из них срывалась и катилась по небосклону, чертя сияющую полосу. Жрец пальцами отмерил расстояние от горизонта до особенно яркой звезды, осмотрел весь брильянтовый купол, в поисках примет, переданных ему отцом, что получил их от своего отца. Довольно кивнул. Они не просто явились вовремя, но и скорее всего, будут первыми, несмотря на задержку.
Утром они снова двинулись в путь. Лагерь исчез так же быстро, как появился. Осталось от него только темное пятно кострища, да примятая трава, следы, что исчезнут через несколько лун.
В прозрачном воздухе расстояния были обманчивы. Храм на холме, до которого, казалось, было подать рукой, они достигли, когда солнце уже миновало зенит. Люди в необычных, белых одеждах вышли им навстречу. Старейшина приклонил голову, передал им подношения — инструменты из кости и камня, бурдюки с топленым жиром, соленое мясо и несколько сверкающих, ярких самоцветов. Лидер храмовников поклонился в ответ, и широким жестом пригласил племя располагаться, где им удобно.
Храм состоял из десятка отдельных строений. На самой вершине холма — священные места, окруженные двойным кольцом каменных стен, меж которыми пролегала узкая крытая галерея. В центре каждого каменного круга, под открытым небом, возвышались монументальные колонны, покрытые рельефами, изображавшими зверей, людей и богов. До вечера охотники блуждали между ними, восхищенные, благоговейные и немного подавленные. Им сложно было представить, что все увиденное было делом человеческих рук. Каждый из них умел работать с камнем, но то был хрупкий кремний и мягкий туф, то были мелкие поделки. Величественные мегалиты храма были сделаны из костей скал, слишком тяжелых даже для десятка сильных мужчин, и отделаны с искусством недоступным их лучшему мастеру. Но в храме и окрестностях жило не несколько десятков человек, но несколько сотен. Жили необычно, оседло, не переходя с места на место, не полагаясь на удачу охоты, но искусством, трудом и знанием преображая землю, создавая, словно из ничего поля покрытые злаками и стада животных.
Три дня племя провело в храме, помогая собирать урожай, доить коз и варить пиво. Три дня, одно за другим, в храм являлось все больше и больше других племен, поднося подарки храмовникам и пользуясь их гостеприимством. Наконец, вечером третьего дня, племена собрались у подножия холма. Они держались порознь, но молодые люди разных народов поглядывали друг на друга с любопытством, рассыпаясь иногда беспричинным смехом, под шипение и тумаки стариков. Жрецы выстроились у входа в наибольшее строение храма. Солнце, клонившееся к закату, опустилось точно между самыми высокими колоннами, и на время, один совершенно прямой луч прошил святилище насквозь, осветил его изнутри. Каменные колонны загорелись красным золотом. И в этот момент жрецы начали песню, которую подхватила в отведенный момент все многочисленное собрание. Мелодия плыла над степью, неспешная и торжественная. Небо набрало синевы, на нем проступили мерцающие точки звезд. Наконец над одним из святилищ взошла луна, и снова свет окутал камни, на этот раз бледный, мистический. И в тот же миг песня взмыла в самую вышину, задержалась на одной ноте и затихла. Молчание продлилось не дольше нескольких биений сердца и рассыпалось многоголосным, нескладным шумом. Не было больше единой огромной конгрегации. Распались и смешались племена. Начинался пир.