Кодеры за работой. Размышления о ремесле программиста
Шрифт:
Но выполнять отладку в реальном времени было невозможно. Когда система «падала», лампочка гасла, и все. Контрольная панель позволяла считывать и записывать содержимое памяти. Но отладить систему можно было, только узнав ответ на вопрос «Что она делала перед отключением?». Нужно было не запускать программу, а просмотреть список выполненных операций. Так что я рылся в памяти машины, просматривая рулоны распечаток. И постепенно учился делать это все лучше и лучше.
Сейчас даже страшно подумать, насколько лучше. В общем, в итоге начальству пришлось выдать мне пейджер. В те времена это был настолько
Так я стал чем-то вроде робота: если мой пейджер запищал, значит, возникла проблема и нужно срочно выяснять. Немыслимо, но не имея клочка бумаги под рукой, по телефону-автомату на парковке я мог разобраться в восьмеричных адресах и в конце концов сказать парням на том конце провода: «ОК, теперь вводите такой-то адрес и жмите RUN», — и все начинало работать. Черт меня возьми, если я сейчас понимаю, как мне это удавалось. Но удавалось. Я следил за нашей системой разделения времени добрых два или три года.
Сейбел: Наверное, вам приходилось писать значительную часть кода самому.
Козелл: Так и было. Операционная система была еще не готова, когда я принял проект. Когда Стив Вейсс и Боб Морган уволились, чтобы учиться, она была полна багов и просто недописанных кусков. Мне пришлось доделывать работу за них, и одна из главных вещей, которым я научился в BBN, — как заставлять такие программы работать.
Я действительно считал, что компьютеры устроены абсолютно логично, что всегда можно четко поставить им задачу и что неумению заставить их работать нет оправданий. Как я сейчас понимаю, мне удивительно хорошо удавалось поддерживать работу системы, добавляя в нее новые куски кода и ничего не ломая при этом.
Так я и заслужил свою репутацию. Я знал, что мой босс и многие коллеги считают меня великим отладчиком. Отчасти это так и было. Но только отчасти.
На самом деле я был очень скрупулезным программистом, самонадеянно верившим, что в нашем деле довольно мало по-настоящему трудновыполнимых задач. Обычно я просто брал участок кода, который, по-видимому, не работал, и начинал в нем разбираться. И если мне удавалось разобраться в нем, я быстро понимал, что с ним не так и как это исправить.
Иногда попадались такие участки кода — обычно как раз те, которые другим ну никак не давались, — на которые я смотрел и говорил: «Тут все слишком запутанно».
Так что я еще раз читал исходную задачу и переписывал код с нуля. Некоторым из моих коллег, потрясающим программистам, например Уиллу Кроутеру, это не нравилось. Они считали, что таким образом можно, исправив в коде 2 ошибки, добавить туда 27 новых. Но у меня все получалось. Я мог полностью переписать программу, иначе организовав ее, чем это сделал автор, потому что имел собственное видение. Обычно так было проще, во всяком случае для меня. И обновленная программа работала.
Вот так я и заработал свою репутацию, исправляя ошибки, которые больше никто не мог исправить. Хорошо, что меня никогда не спрашивали, как я это делал. Потому что честный
Я много раз делал так с системой разделения времени для PDP-1. Там были фрагменты кода, при взгляде на которые я понимал, что они либо не работают так, как должны, либо вообще написаны «криво». Так что я их переписывал. Если я не вылетел с работы, то только благодаря хорошей репутации. Если ты в таких вещах недостаточно хорош, то результатом твоей работы будет хаос. Но если ты хорош, люди будут думать, что ты умеешь даже больше, чем на самом деле.
Сейбел: Уход из MIT был трудным решением?
Козелл: Нет. Оглядываясь назад, я удивляюсь, насколько просто это вышло. Я ненавидел учебу, она меня бесила. MIT — место, где испытываешь очень сильное давление. BBN после этого была просто землей обетованной. Это было чудесно. Сотрудники играли с компьютерами, обстановка в компании была безмятежной. Это было похоже на проект MAC даже больше, чем сам проект MAC. В те времена человек запросто брал на работу свою собаку. Так что по коридорам все время бегали домашние питомцы. Ну, а их хозяева работали днем и ночью.
Я начал работать на полставки, потому что, когда учился в MIT, у меня практически всегда была работа на полставки. И сразу же почувствовал себя на работе, как дома. Просто сам не мог в это поверить. Наплевав на учебу, я ушел из института и устроился на полную ставку. Поработав в BBN, я успокоился и лучше разобрался в себе. Так что следующей осенью восстановился в институте и вернулся к учебе. Вот как это было.
Сейбел: Как вы думаете, обучение в MIT было хорошим дополнением к вашему практическому опыту?
Козелл: Курсы программирования, которые я посещал, будучи старшекурсником MIT, были полезны для понимания общих принципов, но мало чему научили меня в практическом смысле. Работать я учился под руководством коллег в BBN. Целенаправленно меня учил, пожалуй, только Стив Вейсс. Но я понемногу набирался знаний и умений от всех.
Сейбел: Конечно, в те времена учебников по программированию было на порядок меньше, чем сейчас. Но, может, все же вспомните какие-нибудь книги, которые были вам особенно полезны или которые вы бы порекомендовали современным программистам?
Козелл: Мне трудно советовать сегодняшним программистам. На самом деле, я не могу вспомнить ни одного по-настоящему полезного учебника тех времен. Пожалуй, ближе всего было «The Art of Computer Programming» [75] Кнута, которое я когда-то прочитал от корки до корки. Но его едва ли можно рекомендовать как учебный текст.
Сейбел: Вы действительно прочли эту книгу от корки до корки?
Козелл: Это было потрясающе! Я тогда был на первом курсе. Как только выходила очередная часть, мы сразу же прочитывали ее целиком.
75
Дональд Э. Кнут «Искусство программирования». — Вильямс, 2008 г.