Кофе готов, милорд
Шрифт:
– Дела за осень подниму, связанные с беглыми каторжниками. Его высокоблагородие на пену изо рта исходил, что знала мразь вражеская, как кордоны обходить, как караульных по-тихому снимать, с какой стороны к графскому дому подойти, чтобы не сразу засекли. Вот и требует, чтобы подняли сведения, кто из беглых светился в графской прислуге или прислуге личных слуг, имеющих право въезжать на территорию поместья. Только сдается мне, что пустое это.
– Почему?
– Да как тебе объяснить, – потер бровь городовой. – Не то он ищет. Вроде, вид
– Ищет, кого прижучить в личных целях?
– Хорошо бы так. Если знать, что человечишка он в душе гнилой, о барышах своих печется да заслугах перед королем, ищет, кого спихнуть в жернова клановой подковерной грызни, то было б проще. Знай, обходи грязь стороной, да не лезь не в свое дело – чище будешь. А тут так однозначно и не скажешь.
– А ваше личное мнение каково?
– Не болтает попусту. Въедливый слишком, дотошный до тошноты, прости за тавтологию, а вопросы правильные задает. Я б сам подальше от него держался, всю душу он мне вытрепал, да служба не позволяет. А ты и думать забудь о том, чтобы эту рыбку в сети поймать, не по зубам тебе столичная акула.
Кажется, я слегка покраснела.
– И в мыслях не было, – помотала головой, прогоняя прочь воспоминания о танце на балу.
– Вот и ладушки. Ты девка молодая, умом не обиженная, найдешь еще суженого по сердцу.
– Да у меня, вроде как, уже с этим все предопределено, – замялась я.
В страшном сне эту определенность видеть не хочу, но лгать себе – последнее дело. Остается надеяться, что ему не повезет и Роберто случайно свалится с лошади.
– Посватана, что ли?
– Посватана.
– Доброе это дело. К моей Милке тоже сватаются, да я всем укорот даю – не сыскалось еще молодца правильного.
– Не хотите с дочерью прощаться? – понимающе кивнула я, разливая ягодный чай по чашкам.
– Не хочу, – признание вышло не простым, но скрывать мотивы городовой не стал. – Она ж пока в дому нашем, так дочка любимая, а там мужнина жена будет, со своими хлопотами и трудностями.
– Дочкой любимой она вам все равно не перестанет быть. А знать, что у тебя есть отец, который тебя искренне любит и бережет – это большое счастье и жизненное подспорье.
– А твой-то отец где? Зачем к незнакомым людям прибилась?
– Утоп. Мачеха из дому прогнала, вот и пришлось работу искать. А в помощницы мало кто девку с улицы берет без поручительства. Ничего, Берту встретила, при ней и останусь. Всю жизнь верной буду и благодарить не устану.
– Как есть моя Милка, добрая и работящая, – едва слышно выдохнул городовой. – Правильно это. Я в следующий четверг в храм столичный поеду, помолюсь за тебя, светлая душа, чтобы не обижали, чтобы жизнь твоя счастливо сложилась.
– А где не сложится, там она сама себе её выбьет, – насмешливо донеслось с порога.
Кто не закрыл дверь? В проходе, привалившись
– Ваше высокоблагородие, – резко посмурнел городовой, приподымаясь со стула и отвешивая поклон. – Неужели в старом ресторане не нашлось столика для такого почетного гостя?
– Зачем мне посещать старый ресторан, если здесь вип-обслуживание для военных чинов?
Не поняла. Это он решил, что мы специально закрылись на приватный обед? Судя по саркастичному прищуру и внимательному взгляду на мою закрытую блузку и атласную портупею, так он и думает.
– Найдется ли столик еще для одного гостя или вы предпочитаете обслуживать посетителей по очереди?
Ах ты ж… Побуревший городовой открыл рот, чтобы высказать мерзавцу всё, что он думает о таких сентенциях, но я его опередила:
– На сегодня наш ресторан переходит в разряд самообслуживания. Продукты в холодильнике, печь на кухне, фартук я выдам. По желанию можете не только самоудовлетвориться, но и подзаработать на этом, я прослежу, чтобы ваши клиенты всё оплатили.
Советник застыл. Предгрозовая тишина сгустилась зимними сумерками в нашем симпатичном помещении, покалывая меня мыслями-молниями о том, что подобное мне вряд ли простят. Городовой только молча фыркнул в стакан с кофе и плюхнулся обратно на стул, напрочь игнорируя начальственное лицо, в чем был несомненно прав – после такого хамства игнор очень даже уместен.
Мрачный, как ночь, и злой, как черт, Виктор, тоже ни слова не говоря, прошел до столика, занятого Михаэлем и демонстративно громко отодвинул стул, показывая всем своим видом, что плевать он хотел на недовольство подчиненных и на их молчание. На меня же старался прицельно не смотреть.
– Любезнейшая, будьте добры мяса с овощами, кусок картофельного пирога и сок на ваш выбор, – спустя пять минут не оборачиваясь процедил он.
Когда ни через минуту, ни через две сзади высокопоставленного лица не раздалось шагов в сторону кухни, наглая начальственная морда соизволила обернуться.
– И как это понимать? – спросил он, разглядывая белую табличку с крупными буквами, выставленную на стойку.
– Учёт, – мило сказала я, потроша кассу.
– То есть кормить меня вы не собираетесь? – недобро уточнил он.
– Ничуть. Завтра, господин граф, всё завтра. И не смотрите так в сторону господина городового, он успел до начала учёта.
– Поразительно, как потребность считать деньги у вас активизируется именно с моим присутствием.
– Поразительно, как много вы о себе понимаете.
Предостерегающий взгляд городового не сулил ничего хорошего, но естественное человеческое достоинство мешало мне склонить голову и вручить этому типу право называть мне продажной девицей.
– Принесите мне хоть что-нибудь, пожалуйста. Я правда голоден, – вдруг устало попросил он, разом отбрасывая кредо высокомерного засранца.