Кофе со льдом

Ролдугина Софья Валерьевна

Борясь со сном, я начала перечислять про себя наиболее срочные дела, составляя план работы:

«Перво-наперво следует просмотреть материалы по судебной тяжбе. Потом, возможно, нанять другого адвоката — у леди Абигейл были на примете надежные люди. И нужно еще решить окончательно, какой прием устраивать на мое двадцатилетие — традиции предписывали праздновать эту дату с размахом, но в особняке на Сперроу-плейс бал не проведешь, званый ужин в лучшем случае, к тому же хотелось придумать что-то оригинальное…»

Додумать эту очень важную — и сложную для сонного разума — мысль я не успела.

Автомобиль затормозил так резко, что меня швырнуло на спинку водительского кресла и крепко приложило. Ох, наверное,

потом на плече синяк будет…

— Что случилось? — спросила я, прокашлявшись. Мы только-только миновали шумную даже в это время рыночную площадь и свернули на боковую улицу, чтоб срезать дорогу. Никаких экипажей или препятствий впереди вроде бы не было. Так почему же…?

— А чтоб я знал! — коротко и зло откликнулся Лайзо, явно проглотивший пару крепких словечек, не подходящих для общения с леди. Он был бледен. — Кто-то под колеса кинулся. Только б живой остался…

И тут дверцу у пустого сиденья рядом со мною дернули.

В проеме показалась неряшливо одетая женщина, кутающаяся в черный платок. Я прищурилась — и обомлела.

— Зельда Маноле?!

— Матушка?!

Никогда еще я не видела у Лайзо настолько удивленного лица.

Зельда, впрочем, изумилась не меньше.

— Так и знала, что это вы! Чуяло мое сердечко! — взвыла она с такой смесью облегчения, радости и ужаса, что мне стало не по себе. — Ох, выручай, леди! Спрячь меня, Небесами тебя заклинаю и всеми святыми, какие есть! Век благодарна буду, не дай злыдням живого человека погубить! Охохонюшки, бедная моя головушка, непутевая…

Я сглотнула, скосив взгляд на Лайзо.

Наверное, немного найдется на земле людей, способных вышвырнуть прочь умоляющую о спасении женщину, да еще на глазах у ее собственного сына. Даже если у этой женщины репутация отъявленной мошенницы.

— Залезайте, Зельда, — коротко скомандовала я. — Садитесь вниз, голову наклоните. Я вас накрою пледом, снаружи не будет видно. Дверь захлопните… Вот так. И вам же лучше, если мне не придется жалеть об этом решении! Мистер Маноле, езжайте. И побыстрее.

Дважды повторять не пришлось. Автомобиль рванулся с места, как породистая лошадь на скачках. Я протерла запотевшее стекло ладонью и выглянула; кажется, никакой погони не было. Но потом бабахнул выстрел и, почти без перерыва — другой, третий… Послышались крики.

У меня отлила кровь от лица.

— Что там происходит? — тихо спросила я. Зельда, спрятавшаяся под пледом, хранила гордое молчание. — Миссис Маноле, будьте так добры, расскажите, что с вами случилось.

Кулёк из пледа дернулся.

— Там, это… Гуси разбираться пришли, почему драка и смертоубийство посередь бела дня. Люди, видать, с ума посходили… — Мне показалось, что голос у Зельды дрожал не от злости, а от испуга. — Вдолбили себе в головы, что гипси кругом виноватые, вот и кидаются на всех подряд. Вчерась Анну Хвостатую побили, ох, как побили, еле домой доползла, а она-то всего и хотела, что яблоки в карамели мальчишке какому-то продать. А его отец как увидел, да как завопил, что она, мол, мальчика-то украсть хочет… Охохонюшки, что ж это делается-то!

Кулек теперь раскачивался из стороны в сторону, жалобно подвывая. Лайзо стал мрачнее тучи; руль он сжимал так, что даже пальцы побелели.

Я все еще не понимала, к чему ведет Зельда, но мне уже было жалко ее. Конечно, Эллис упоминал не раз о том, что гадалке временами доставалось на орехи за мошенничество и обман, но одно дело — слышать об этом вскользь, и совсем другое — вот так внимать рассказу рыдающей свидетельницы. Да и сама история звучала странно… Не исключено, что подруга Зельды была сама виновата и спровоцировала людей. Однако что бы там ни произошло, пострадавшим нужно было обращаться в Управление спокойствия, а не вершить суд своими руками.

Какие люди, впрочем, такие и нравы. Глупо ждать от необразованной

бедноты осмысленных действий.

— Прошу вас, продолжайте, — мягко напомнила я гадалке. — Сочувствую горю вашей знакомой; но все же, что случилось именно с вами?

Кулек горестно вздохнул.

— Надо было мне, дуре этакой, дома отсидеться, денюжка есть, авось недельку бы и перебились. Ан я на другой же день на ту же площадь и пошла. Только фифу богатенькую заприметила, чтоб погадать ей, и тут вижу — идет паренек какой-то, весь в обносочках, бедняжечка, а так похож на моего Тома в детстве — и прям словами-то не сказать… — запнулась Зельда и на некоторое время замолчала. Но затем продолжила, серьезно и очень тихо: — Хороший такой мальчишечка, волос на солнце — что золото с медью, глаза голубые да ясные… И взгляд прямой. Из таких мальчишек-то настоящие мужчины и вырастают, коли их в отрочестве Небеса уберегают. А я пригляделась, значит — и вижу, что паренек-то под черным облачком, и тянется за ним лента лиловая. Так бывает, что у кого-то смерть видишь, но я завсегда молчу про такие дела. А тут как бесы меня дернули — скажи да скажи! Ну, да я и добежала до него, и сказала, и про ленту, и облако, и про то, чтоб под землю он не вздумал ходить. Да видать, слишком громко сказала, и услышал тот, кому не надо было. Нищий тутошний, он все кликушествует, Конец Всего со дня на день обещает… Паренек рассердился, закричал, что, мол, Кировы мальчишки ничего не бояться — и убежал, а кликуша-то как заорет на всю площадь — гляньте, ведьма мальчишку на смерть заговорила, посулила ему быть убитым, а одного ребенка уведет — следом и за вашим придет… Я бочком-бочком попятилась, но люди-то злые нынче. Одна дама в голубом платье ка-ак заголосит, завоет — ах, мой Джим, мой Джим, а муженек ее — ростом что та гора, глазами сверкнул, рукава засучил… Еле вырвалась, — вздохнула она и стянула плед с головы и посмотрела на меня снизу вверх — растрепанная, мокрая из-за растаявшего снега. — Благодарствую, птичка моя. Кабы не ты с Лайзо, не уйти бы мне, на подвернутой-то ноге.

И Зельда замолчала.

Я не совсем понимала, что с ней произошло — слишком сбивчиво и неровно она рассказывала. Факты были таковы: видимо, прошел слух, что гипси воруют детей, а Зельда и ее знакомая попались под горячую руку людям, отчаянно ищущим, на ком бы сорвать злость. Но нехорошие вещи о черноглазых гадалках говорили и раньше, так почему же толпа взбесилась прямо сейчас? Неужели из-за речей местного «кликуши», как его назвала Зельда?

— Не стоит благодарности, — запоздало откликнулась я, очнувшись от раздумий. — Миссис Маноле, полагаю, вы уже можете перебраться на сиденье, вряд ли ваши преследователи нас догонят, да им и вряд ли есть сейчас дело до нас, если на площадь действительно пришли наводить порядок «гуси». Однако есть некоторые, скажем так, трудности. Я не могу отвезти вас на своем автомобиле к госпиталю, чтобы врач посмотрел вашу подвернутую ногу. Мне бы не хотелось рисковать… — запнулась я, думая, как бы выразиться поделикатнее. Дядя Рокпорт вряд ли бы одобрил общение с гадалкой-гипси. И если мне это сулило всего лишь минуту-другую нотаций, то Зельде — неплохой женщине, в общем-то, от которой я ничего дурного пока не видела — грозила нешуточная опасность.

Но заговаривать о Рэйвене при Лайзо мне не хотелось — слишком свежи были еще воспоминания о покушении.

— Чем там рисковать? Сплетнями, что ли? С отребьем ледям дел вести нельзя, так? Что уж там, договаривай, коли начала, — ворчливо отозвалась Зельда. Обиды в ее голосе не было — то ли гадалка еще не оправилась от шока, то ли слишком устала. — Да уж, в вашем-то змеючнике у всех жала острые. Куда нам, собакам подзаборным, равняться с вами? У нас столько яду отродясь не водилось…