Когда бабочке обрывают крылья…
Шрифт:
– Что? Влюбилась? – догадалась она. Я опустила глаза.
– Надо же, какая неприятность! – поморщилась мать.
– Почему неприятность?
Мать замялась на секунду, поняв, что не права и, улыбнувшись, попросила:
– Расскажи о нем.
– Он… такой, – зажмурившись, произнесла я. – Он такой красивый!
– Горюшко мое, а попроще ты не могла выбрать? – заохала мать, уточнив, – Под стать себе.
– Такого же урода? – спросила я резким голосом. – И кто будут наши дети? Франкенштейны?
– Какие
– Нет, не уже. Он пока ничего не знает…
– Милая, твой красавец, – мать запнулась, – он обращает на тебя внимание?
– Нет, пока нет.
– Ясно. И все же ты надеешься, что в один прекрасный день это произойдет? – тут мать совсем запуталась.
– Даже и не надеюсь.
– Зачем ты завела этот разговор? Какие дети? – удивилась мать.
– Не знаю. Хотелось выговориться – только и всего. Могу я с родной матерью поговорить на такую тему?
– Да, конечно, – смущенно закивала мать. – На то я и мать.
– Мама, любят только красивых?
– Как тебе сказать? Мужчины говорят, что любят женщину за ее душу, но почему-то душу они находят только у красавиц, – снисходительно ответила она.
Терпеть не могу, когда со мной разговаривают таким тоном!
Я разозлилась:
– За что они тебя любят? Ты же не красавица – с точки зрения классических канонов красоты!
Вот этого мне не следовало говорить!
– Плевать мне на все каноны! – сдвинула брови мать. – И кто это сказал? Ты?!
Это была запретная тема – сомневаться в красоте матери, равносильно тому, что разворачивать красную тряпку перед быком. Но мне вдруг захотелось скандала. Казалось, что вся та злоба, что копилась во мне годами вдруг прорвалась, как чирей, стоит на него лишь нажать. Мне нужно было на кого-нибудь выплеснуть все мои обиды, ненависть и злость. Под рукой оказалась мать – не повезло ей.
– Неужели я не могу сказать то, что думаю? – спросила я резко, и тут меня понесло. – Тебе и в молодости до «мисс вселенной» было далеко, а уж сегодня. Сегодня ты лишь стареющая тетка перед климаксом.
Мать от этих слов вдруг вся поникла, морщины пролегли от крыльев носа и между бровей, что сразу выдало ее истинный возраст. Мне не стало ее жаль, а наоборот – захотелось сделать еще больнее:
– Когда ты злишься, то у тебя морщины появляются вот тут и тут, – заботливо сказала я, показывая пальцем. – Ты сейчас вся как-то сморщилась, пожухла, – добавила я, наслаждаясь ее реакцией.
Мать охнула и принялась похлопывать себя по переносице. Ведь для нее каждая новая морщина – конец света.
– Ты пришла сюда, чтобы позлить меня? Ты, которая палец о палец не ударила для того, чтобы улучшить свою внешность. Жрешь, как проклятая! Такое брюхо, будто на пятом месяце беременности. Поздно – все так запущено, что уже ничем не поможешь. Такой уродиной
– Я не уродилась! – закричала я. – Это ты меня уродила, да всю жизнь только унижала и стеснялась меня!
– Вали на меня! Я во всем виновата!
– Ты же не можешь говорить, что здесь нет твоей вины?! – закричала я, разъяряясь пуще прежнего.
– Не вижу здесь своей вины. Извини.
– Как это ты не видишь своей вины? Я же не удочеренная! Пятьдесят процентов тут твоих генов, – орала я. – С каким Франкенштейном у тебя был роман?
– Твой отец был очень интересным мужчиной.
– Приходится верить тебе на слово, так как я в глаза не видела своего папочку, – ехидно заметила я.
– Так получилось. Я не собираюсь перед тобой отчитываться!
Мать ни на шутку разозлилась, и это ее не украшало: глаза стали стеклянными, а голос вульгарным. Мне было приятно видеть это. Всегда приятно видеть, когда красивые лица так уродуются.
– Ты меня лишила многого! Я не знала отцовской любви, да и материнской тоже!
– Из-за тебя я никогда не знала, что значит испытать гордость за своего ребенка. Ты была моим стыдом!
– Почему ты не сделала аборт? – не унималась я. – С твоей стороны это было бы благородно!
– Я тебе дала жизнь!
– На хера мне такая жизнь?! – прошипела я.
– Ты вся пропитана ненавистью и упиваешься ею! Как ты не понимаешь, что это угнетает и мучает тебя, делая еще уродливее?
– Да! Я вся угнетена и измучена! Ты не знала этого? Чего еще можно ждать от такой, как я? – кричала я. – От юродивой!
– Тебе нравится жалеть себя и плакаться: «Я вся такая несчастная, юродивая», вместо того, чтобы предпринять что-нибудь.
– Заботиться обо мне нужно было раньше, а ты всю жизнь заботилась только о себе. Каждый лишний килограмм для тебя был большей трагедией, чем все мои ангины и пневмонии. Хорошие матери пекутся не только о своей красоте, но и о дочерях.
– А хорошие дочки берут пример с матерей. Если б ты хотела, то могла бы многому научиться у меня.
– Наверное, ты права, как всегда.
Я вдруг почувствовала сильную усталость. Мне надоел весь этот тупой, никому не нужный разговор. Захотелось побыстрее вернуться домой в свое одиночество:
– Я пойду. Мне пора.
– Иди, и с таким настроением ко мне больше не приходи! – мать встала и направилась к двери. – Удачи, дорогая!
Она взяла себя в руки и даже улыбнулась перед тем, как закрыть за мной дверь.
Нелегко снести обиду от чужих людей, но от матери, от матери – это двойная обида. Я бежала домой, кусая губы, и слезы застилали мне глаза. Никогда я больше не обращусь к ней ни с одним вопросом! Пора забыть о том, что у меня есть мать!