Когда Бог был женщиной
Шрифт:
Но, с другой стороны, это было забавно: если вся твоя работа — приезжать вечером в клуб, общаться со знаменитостями, орать на официантов, а утром в кафе пить морковно-апельсиновый фрэш, болтать с подругами и невзначай, по ходу беседы, придумывать темы для новых потрясающих вечеринок.
— Смотри… — застонала Фая. — Он исчезает… Бежит к жене в кровать!
— Ты так говоришь, как будто это преступление! — хмыкнула Алиса.
— Это и есть преступление, если речь идет обо мне! — кивнула Фая. — Потому что нечего было пялиться! Пусть на жену свою пялится! Слушай! — она шлепнула Алису по плечу. — А ты меня раздражаешь! Ты зануда! Я пойду к Билану приставать!
И она ушла — куда, неизвестно, но в том, что она найдет к кому
Алиса выплыла было в зал, но резко развернулась, присела — и вот так, на полусогнутых, бросилась прочь. На нее надвигалась (к счастью, обернувшись к подруге, которая плелась сзади) ужасная в своем великолепии Элеонора. Элеонора была женой одного из тюменских магнатов. Она была неглупа — поэтому не стала сразу рваться в клуб, а сначала прислала Алисе роскошный букет и сумку от «Хлое», а когда Алиса позвонила, чтобы выразить благодарность, пригласила ее на обед. Без предисловий она предложила весьма убедительную сумму за клубную карту, но дело было не только в этом. Она была смешная. Такая чудаковатая богачка, каких всегда не хватает для контраста. Она была нелепая, забавная, сообразительная и могла уйти в трехдневный отрыв. Карту она получила бесплатно, зато поила, наверное, двадцать тусовщиков — и всех лучшим шампанским и фирменным коктейлем.
Но на прошлой неделе Элла отчебучила такое, что Алиса предпочитала с ней не встречаться. Каким-то образом они умудрились вместе напиться, и Элла призналась, что влюбилась. Но влюбилась она не в какого-нибудь модельного мальчика, которого можно арендовать на пару недель и под благовидным предлогом выставить вон, а в шестидесятилетнего представителя жуткой политической партии, то ли что-то вроде коммунистов, то ли еще каких-то фашистов — старого, бедного человека, который каждый год отмечал день рождения то ли Сталина, то ли Гитлера.
Конечно, он неплохо выглядел — загорелый такой, подтянутый, с обаятельной улыбкой, но это не искупало дешевых сандалий и всех этих левых взглядов вкупе с преданностью одному из мертвых диктаторов. Звали его Михаил Алексеевич, и в клуб он попал с молодежным движением партии — а точнее, с женой лидера молодежного движения, которая писала рассказики и считалась флагманом молодой русской литературы. «Серое зимнее утро непроходимой тоской впивалось в плоть. Опять хотелось покончить с собой. Трудно жить, если весь твой багаж — одиночество. Бритвы, таблетки — все эти доказательства фантазий в готическом стиле были наготове, но, увы, это была лишь поза. Собственное малодушие угнетало дух, и она решила переспать с Гиви — в знак протеста» — такие истории Алису мало интересовали, но они все-таки сделали в журнале (это еще когда она работала в «Глянце») материал о молодых писательницах, после которого фотограф слег с нервным срывом. Писательницу звали простым русским именем Маша — от такого имени Тимур, фотограф, на две недели вернувшийся из Монако, где жил уже долгие годы, никаких сюрпризов не ждал. Но когда он явился в писательскую квартиру ее родителей, которые уже давно жили на даче, и застал в одиннадцать утра пьяную Машу, встретившую его в нижнем белье и с сигарой во рту, он, конечно, маленько расстроился. Через пять минут после начала сессии она уже предложила ему «трахнуть ее» — и это несмотря на то, что по квартире носился пятилетний малыш — ее ребенок от какого-то байкера, как она заявила, но это предложение мудрый Тимур расценил как выпендреж. От сангрии тоже отказался. В те времена Маша-писательница носила чудовищные свитера из секонд-хенда и джинсы с хипповыми цветочками, но за год поумнела и сообразила — если ты выглядишь, как памятник Вудстоку, всерьез тебя никто не воспримет.
Теперь она стильно одевалась и имела привычку выплясывать стриптиз на барной стойке — поэтому ее пускали с любой компанией, так как грудь у нее была четвертого размера и ее шоу собирали толпу.
Элла вцепилась в этого своего Михаила Алексеевича —
Алисе она все уши прожужжала, и та решила разобраться, в чьи руки уплывает лучшая (после шейхов и нефтяников) клиентка. Михаил Алексеевич показался ей вполне безобидным — если не считать кошмарных политических пристрастий, но вот как она вместе с Эллой очутилась у него дома, в Коньково, в трехкомнатной квартире, заставленной пятидесятитомниками Маркса, Ленина и брошюрами Ошо — одному богу известно. Возможно, не стоило мешать шампанское с граппой — у Алисы возникло странное предположение, что напитки на основе винограда подружатся у нее в желудке, но кончилось тем, что она оказалась где-то в дебрях Конькова, в не очень симпатичной квартирке, и с веселой улыбкой потягивала коньяк (тоже виноград).
То, что было дальше, довело ее до исступления. Воспользовавшись отсутствием Михаила Алексеевича, Элеонора призналась, что давно мечтает с ним переспать — потому что он мужчина ее мечты, но он ее не хочет.
— Как это не хочет? — удивилась Алиса. — Чтобы мужчина его возраста не хотел женщину в два раза моложе себя, да еще с такими сиськами — это, милая моя, нонсенс! Может, он не может?
— Может! — шикнула Элла. — Когда мы танцевали, у него была эрекция.
— Ну, тогда я пошла… — Алиса поднялась с неудобного дивана в стиле «сталинский ампир». «Сталинский вампир».
— Нет! — взвыла Элла. — Не бросай меня…
И Алиса осталась — к своему большому сожалению.
Михаил Алексеевич притащил коньяк (крымский, ужасный), лимон и шоколад. Не то чтобы лично Михаил Алексеевич Алисе не нравился. За исключением неправдоподобных политических амбиций — он был приятный, начитанный и милый собеседник. Но Элла смотрела на него влюбленными глазами, а Михаил Алексеевич делал вид, что не замечает, адресовал свои высказывания Алисе, и та скоро поняла, что не готова выступать в роли гульфика для игрока в регби. Но только она собралась уходить, как Элла, видимо, это почувствовала и уволокла Михаила Алексеевича в спальню, на ходу оборачиваясь и подмигивая Алисе: «Пожалуйста, не уезжай». Прошло минут пятнадцать, и Алиса уже почти сбежала — она надевала сапоги, когда в коридоре появилась Элла и с грустным видом произнесла:
— Нет. Не получается. Кажется, он слишком старый.
Алиса всплеснула руками.
— Слушай! — рявкнула она шепотом. — Ты говорила, что так его хочешь, что у тебя прямо спазмы начинаются! Говорила?
Элла кивнула.
— Так вот, разбирайся с этим сама, а я поехала.
— Постой… — Элла двумя руками схватила ее за плечо. — Сейчас вдвоем поедем, подожди минут десять, пожалуйста… У меня же там машина с водителем…
Да. У нее машина с водителем. А Алиса, кажется, оставила свою рядом с клубом.
Они вернулись в комнату, а когда собрались уходить — вдвоем, как и договаривались, Элла застряла в комнате и опять принялась целоваться со своим Михаилом Алексеевичем. Михаил Алексеевич пылал, и Алиса уже намеревалась оторвать от него Эллу и одолжить у нее машину — или сделать это без спроса, но тут Элла опять передумала.
— Вот так уже третий раз! — пожаловался раскрасневшийся Михаил Алексеевич.
— В смысле? — нахмурилась Алиса.
— Третий раз она меня динамит… — Михаил Алексеевич развел руками.
Алиса взглянула на Эллу. Та тяжело вздохнула.
— Может, еще раз попробуем? — спросила она у несостоявшегося любовника.
Но Алиса уже тащила ее к лифту, на ходу желая хозяину спокойной ночи.
После этого случая Алиса Эллу избегала — слушать бредни надоело, но та все пыталась поговорить, обсудить и пожаловаться на жизнь — и на Михаила Алексеевича, который ее не хочет.
Алиса скрылась в другом зале, где и увидела Его. Давно уже она не встречала таких типов… Видимо, судьба миловала. Но сердце по привычке дернулось, как на резиночке, и с грохотом вернулось обратно.