Когда Богам не всё равно
Шрифт:
Говоря нашим языком, Даше промыли мозг. Мать настоятельница, взяла всё в свои руки, сначала, она заняла тетку тяжелыми работами, изолировав от девочки , привлекла пару способных сестёр, и вот девочка в 12 лет мечтает о праведной смерти, чтобы оказаться в раю подле Иисуса. Отец неоднократно приезжает, просит вернуться, но, девочка отказывает, при попытке давить закатывает истерики, отец идёт на поводу, выделяет деньги на содержание дочери. Дашу обучают молитвам, письму и она демонстрирует способность к росписям, по этому, её не ставят на тяжелые работы, девочка переписывает тексты из старых берестяных свитков.
Даша
Сама Просковья, оказалась в монастыре, из – за собственной бездетности, ей пришлось отказаться от мирского, чтобы её муж, смог снова жениться и завести детей. Она не горела, фанатичной верой, и не одобряла рвения племянницы. Так Даша провела в монастыре четыре года.
Первые годы, отец приезжал часто, привозил подарки, Даша либо не брала, либо отдавала настоятельнице. Он пытался зазвать дочку хотя – бы в гости, но девочка была непреклонна. Последний год отец передал деньги и гостинцы через управляющего, но сам не приехал, Даша даже облегчённо вздохнула.
Теперь я поняла, о чём говорила Просковья: всё дело в том, что днём ранее, приехали люди отца Дарьи, и передали веление батюшки явится в дом. Даша отказала, но ей объяснили, что её сам Великий Князь просватал, за боярина Андрея Гриднева – из рода Гридневых, если дочь не послушает воли отца и не приедет в Столград для замужества, то навлечёт гнев князя на отца и весь род.
– «Волею князя, тебя замуж отдадут» – вспомнила я.
Даша, узнав расклад, пошла к настоятельнице в надежде, что она найдёт решение, и она нашла: Сначала она «пожалела» девушку, потом посоветовала вернуться в монастырь после свадьбы. После беседы с матерью настоятельницей Даша была уверенна – что мужчина – это что-то вроде демона: мерзкое, грязное, который будет терзать её тело и после всего он с ней сделает, она потеряет благочестие и ни когда не замолит – эту грязь.
Она решительно направилась к иконостасу и простояла в молитве весь вечер, всю ночь и молила о смерти! – Якобы, если она умрет все в плюсе: она в раю, блаженство обретёт и князь на батюшку гневаться не будет.
Я конечно человек верующий, сложно не верить после всего, что со мной произошло, но это! Дичь, какая то! Получается, Даша хотела умереть, а я хотела жить, иллюзий по поводу судьбы личности Даши я не имела, паршиво, как то стало. Рефлексировать возможности нет, молитва закончилась и все, не спеша, строем пошли в один из коридоров теперь, владея памятью, я знала, что идём мы завтракать – это хорошо, а то это тельце последний раз принимало пищу до приезда людей отца. На длинном столе стояли деревянные плошки и деревянные ложки. У каждой монахини было своё место. Процедура принятия пищи начиналось с молитвы и проходило тихо. Я тихо давилась, густой кашей на воде, без соли, но носом ни кто не воротил, а мне просто необходима пища, хоть она и похоже больше на корм для свиней . После еды снова читалась благодарственная молитва, после которой, мать настоятельница сухо велела мне собираться, а то люди меня два дня ждут. Да с радостью! от такой еды, я здесь озверею и обязательно спалюсь .
Глава 3. Куда
Путь в тысячу ли начинается с первого шага. (Лао-цзы)
Помещение, в котором мы ели, сильно пахло копотью, здесь было много лавок, и как я теперь знала, монахини здесь и ночевали, не было у них отдельных келий. Здесь же, была и печь, которая топилась «по чёрному», под потолком были форточки, через которые выходил дым. Местонахождения помывочной я знала, так же, что там холодно я тоже знала. Набрав с печи ведро теплой воды, пошатываясь, я пошла мыться. Для этого пришлось подняться по лестнице и выйти во двор.
Рассвет только тронул небо, стояла осень, деревья уже скидывали пожелтевшую листву. Стуча зубами, помылась, мыться пришлось водой настоянной на золе, волосы мыть не стала, в таком холоде, да и воды мало. Когда я принесла ведро к печи, к слову пустое ведро тоже весило изрядно, и было оно деревянным, меня встретила Просковья, у неё была стопка свежей, теплой одежды. Я благодарно посмотрела на неё, она смотрела с тревогой.
Взяв одежду, переоделась, отойдя в дальний угол, не принято стеснятся здесь, да я, и не собиралась. Одежда радовала, отсутствие белья печалило, белья не было, не просто в наличии, а не было в принципе! Ходили так! при месячных – квест, ходить с зажатой тряпкой между ног. Решила не концентрироваться на этом, а порадоваться хорошим, кожаным сапожкам, высокие под коленки, спереди длинная шнуровка вместо подошвы толстая, жесткая кожа – это лучше деревянных, пыточных инструментов которые были на мне. Наконец переодевшись, обратила внимание на тётку, она не ушла, стояла, смотрела на меня.
– Как ты Дарьюшка?
Столько тревоги было в её глазах, ещё, она была бледная, не здоровая бледность, я вспомнила, что она ещё и тяжело дышит. А лечатся здесь молитвами. Я, вздохнула, подошла к ней, взяв за руки, потянула к лавке, мы сели, хотелось её успокоить, хорошая она женщина.
– Тётушка – я выдала звук, как у скрипучей двери, прочистив горло, повторила
– Тётушка не тревожься.
Голос оказался у меня очень похожий, на мой, прежний. Тётушка быстро осмотрелась, нельзя здесь тётку, тёткой называть, – матушка она – только мне плевать, я уезжаю.
–Знаю, что о благе моём печешься, прости, что невольно заставила тебя, беспокоится. Судьбу свою я приняла, ибо пути Господни, неисповедимы. Не мне противится, воле Господа нашего, ибо без ведома его, ни чего не делается.
Вот это я завернула! У тётки аж лицо вытянулось – эх тётка, я сама в шоке – подумала и невинно улыбнулась ей, она выдохнула, и оглядевшись, обняла меня. Шмыгая носом тётушка, давала мне наставления, о кротком поведении перед отцом, а потом перед мужем. Расплела мне волосы, расчесала и заплела новую косу, вплетая узорчатый шнурок.
– Пора.
Сказала Просковья, глядя в маленькие окошки под потолком. Я попрощалась с монахинями, они сухо попрощались, провожать меня вышли: настоятельница и тётка.
Пройдя через двор, вышли в ворота, там был ещё один двор и ворота поменьше. Во дворе стояла телега, в ней сидели мужчина, на поводьях и женщина, Даша её знала, это жена дядьки Савелия – Груня – Савелий брат отца. Вокруг телеги верхами было восемь наездников, среди них управляющий отца Степан, который и сообщил Даше, о воле князя и о последствиях её отказа.