Когда боги глухи

Козлов Вильям Федорович

– Кто же ежа принес?

– Сука буду, не я… – Мальчик осекся и покраснел.

– Не хочешь товарищей выдавать? Это правильно… Но ты ведь самый старший в классе, мог бы не допустить этой глупой выходки.

– Но почему она подумала на меня?

– Потому что ты третьего сентября курил на переменке, – стал перечислять Абросимов. – Восьмого положил на стол учительнице живого угря, засунутого в капроновый чулок…

– Самая вкусная рыба, – улыбнулся Гена. – Это ведь был подарок. Первый раз я поймал на нашем озере угря.

– Хорош подарок: змея в капроновом чулке!

– Зря она его не взяла, – улыбнулся

Гена.

– Ты очень хорошо знаешь немецкий язык? – спросил Дмитрий Андреевич.

– Не люблю я его, – снова нахмурился мальчик.

– Послушай, Гена, ты обратил внимание: на нашем озере все чаще стали пошаливать браконьеры? – как к взрослому, обратился к нему Абросимов. – В загубине, где в озеро впадает ручей, в прошлую субботу выметали мелкоячеистые сети. Причем снимали их с рыбой в воскресенье на виду у всех. Когда я подплыл к ним, они преспокойно на моторке укатили в сторону турбазы.

– Дмитрий Андреевич, надо бы нам достать акваланг, – загорелись глаза у мальчика. – Тихонько подплываешь под водой к сетям, разрезаешь ножом – и вся рыба снова в озере!

– Можно и без акваланга бороться с браконьерами, – задумчиво произнес Дмитрий Андреевич. – Подводная маска и ласты тоже сгодились бы. Подберешь старшеклассников, разумеется крепких, отчаянных ребят, и наведете тут порядок на озере. Они не только рыбу гребут, а и уток, гусей подстреливают. Помнишь, как нынешней весной палили из ружей в нерестующих щук? Озеро-то это наше, нам его и охранять положено.

– И ксива, то есть документ, будет?

– Я потолкую с лесничим Алексеем Евдокимовичем Офицсровым – он и рыбоохраной ведает, – и оформим все по закону.

– Эх, нам бы моторку! – вздохнул Сизов. – На веслах за браконьерами не угонишься. И хотя бы вшивое ружьишко для острастки!

– Без ружья обойдемся, – сказал Абросимов. – Браконьер знает, что идет на незаконное дело, поэтому, прослышат в округе, что у нас охрана на высоте, перестанут безобразничать, а рыба нам и самим к столу нужна, верно? Я договорюсь с рыбхозом, чтобы нам дали мальков судака, пеляди, карпа – мы разведем тут ценные породы рыб… Я слышал, что в старину владелец дворца, в котором вы живете, разводил в огороженных садках судаков, лещей, даже, говорят, запускал осетров.

– Капиталист? – уточнил Гена.

– Бери выше – сиятельный князь, – усмехнулся Абросимов.

– Наше озеро, а рыбу ловят посторонние… – начал было мальчик.

– Ладно бы ловили, как положено, они губят ее, выгребают подчистую. Дай им волю – все живое на озере погубят! До чего додумались! Подключаются к проводам высоковольтки и бьют бедную рыбу током!

– Двое, говорят, копыта откинули на Синем озере, – ввернул Гена.

– Ты с этим блатным жаргоном-то кончай, Гена, – покачал головой Дмитрий Андреевич. – Культурный человек, почти отличник, а разговариваешь, как беспризорник…

– Я не нарочно… Сами словечки-то срываются с языка.

– Ну, договорились? – поднялся с бревен Абросимов.

– О чем? – вскочил и мальчик.

– На днях приглашаем Офицерова, представителя из районной рыбинспекции и создаем Бслозерское общество охраны природы. Ты будешь старшим. По рукам?

Гена протянул директору маленькую, но крепкую руку:

– Забили!

Сизов прибыл в детдом из колонии для несовершеннолетних, куда попал за мелкое воровство, родителей

у него не было, убегал несколько раз из детдома, было подозрение у Абросимова, что он и тут долго не задержится. У ребят Гена Сизов пользовался непререкаемым авторитетом, возможно, и потому, что был самым сильным и скорым на расправу. Дмитрий Андреевич исподволь приглядывался к нему, не особенно придирался к блатным словечкам, которые прилипли за время беспризорничества к мальчику, просил и воспитателей быть с ним помягче. И Гена пока вроде и не помышлял о побеге, а теперь, если его энергию направить в полезное русло, может, выбросит эту мысль из головы Вот только как его отучить от курения? Сам смолит, да и другие мальчики, глядя на него, балуются.

– Ты подскажи ребятам, чтобы разную живность не таскали в класс, – попросил Дмитрий Андреевич. – Это ведь жестоко не только по отношению к учителям, но к тому же ежу… Была у него семья, может быть, дети, папа, мама, а вы взяли и лишили его всего этого. Для вас это игрушка, а для животного – трагедия.

– А что, у них тоже… есть папы, мамы? – тихо спросил мальчик.

– Так я на тебя надеюсь, Гена, – улыбнулся Абросимов. Про папу, маму можно было бы и не говорить… – Дай-ка мне папиросы.

– Что? – опешил Гена.

– Куда ты припрятал пачку и спички?

Мальчик нагнулся и достал из-под бревна смятую пачку «Беломорканала» и коробок.

– Вам бы следователем работать, Дмитрий Андреевич, – усмехнулся Гена.

– Я знаешь как отвыкал от курева? – поделился Дмитрий Андреевич. – Купил леденцов – слышал, есть такие «Театральные» – и посасывал себе, когда тянуло курить… Заходи вечерком, у меня еще с полкилограмма осталось.

– Вот жизнь! – нарочито громко вздохнул мальчик. – Ни поговорить, как тебе хочется, ни покурить…

– Эх, Гена, Гена! – заметил Абросимов. – Курево-то как раз и укорачивает нашу жизнь. – Он сунул пачку в карман и зашагал к дому, потом остановился и, не оборачиваясь, уронил: – Шагом марш в школу!

3

Вадим Казаков только что вернулся из Москвы, и в первый же вечер ему позвонила Красавина и попросила завтра утром прийти к ней на Лиговку, У нее будет интересный человек, который хочет с ним познакомиться. Он обругал себя за невнимательность: уже месяца два не навещал Василису Прекрасную, всегда вот так – все откладываешь, откладываешь, а потом забываешь… Василиса Степановна говорила приветливо, в ее голосе не чувствовалось обиды. И все равно Вадиму было неудобно.

В одиннадцать он был у нее.

– Познакомься, – представила она поднявшегося из-за стола молодого мужчину в коричневом костюме и тонком светлом свитере. Он назвался Игнатьевым Борисом Ивановичем. Среднего роста, русоволосый, простое улыбчивое лицо.

– Кофе или чаю? – улыбнулась Василиса Степановна. – Да, ты любишь чай…

Она ушла на кухню и скоро вернулась с подносом, на котором дымились две чашки с чаем, стояла ваза с печеньем. Заметив недоумевающий взгляд Вадима, сказала:

– Извините, у меня через полчаса урок, я вас оставлю одних. Вадик, когда будешь уходить, покрепче захлопни дверь. Всего доброго! – И, одарив их на прощание улыбкой, взяла с тумбочки кожаный портфель, который Вадим помнил еще со дня своего приезда в Ленинград, и ушла.