Когда боги глухи
Шрифт:
– «Чикались»… – повторил Казаков. – На немецкий язык и не переведешь это слово… Ну а потом, когда все забылось? Осталось в прошлом?
– И я все позабыл. Поставил крест на своем прошлом.
– Даже мать забыл?
– Она тоже была не подарок, – выдавил из себя Игорь Иванович и машинально потрогал себя за щеку.
– Ничего не слышал про… – Казаков умолк: может, Игорю не понравится, что он назовет Шмелева его отцом?
– Я же тебе сказал: нет у меня отца, матери и вообще я – Найденов! Понял, Най-де-нов! Меня нашли под вагонной скамьей и сделали в детдоме человеком!
– Твоя-то мать вышла замуж за Шмелева…
– За Шмелева, а не за немца…
Вадиму Федоровичу в голосе Найденова почудилась какая-то фальшивинка. Когда люди впадают в патетику, всегда ощущается фальшь. Даже у незнакомых русских людей при встрече на чужбине возникают друг к другу самые теплые чувства, наверное потому, что в каждом согражданине ощущается частичка твоей Родины. А вот, сидя за одним столом с ним, Казаков не ощущал этого тепла, что-то в Найденове настораживало… Может, сказывалось прежнее мальчишеское отношение к нему? Тогда в военной Андреевке они считали его чужим, помнится, раз с Павлом в привокзальном сквере крепко поколотили Игорька Шмелева…
В баре стало шумно, все подсаживались и подсаживались за столики туристы, по соседству расположилась шумная компания французов. Они громко разговаривали, смеялись. В общем, чувствовали себя, как дома. Бросив в их сторону недовольный взгляд, Игорь Иванович предложил:
– Хочешь посмотреть, как я тут живу? Прямо напротив моих окон – знаменитая церковь Фрауэнкирхе.
– Чем же она знаменита?
Этого Найденов не знал. Не моргнув глазом соврал:
– Фридрих Великий здесь короновался.
– Фридрих Второй был прусским королем, – заметил Вадим Федорович. – А Мюнхен – столица Баварии.
– А черт ее знает, чем эта церковь знаменита! – беспечно рассмеялся Найденов. – Тут на каждом шагу какая-нибудь достопримечательность! У меня в холодильнике хранится бутылка «столичной» и есть две воблины. Поехали ко мне? Посмотришь, как живут на чужбине советские служащие.
– У меня тут кое-какие дела… – Казаков с ходу не смог придумать убедительного предлога.
– Послушай, у тебя не осталось черного хлеба? – наступал Найденов. – Вот чего здесь нам не хватает.
Зародившееся недоверие не проходило, но журналистское любопытство пересилило: все-таки было интересно посмотреть на Найденова в другой обстановке.
– Я тебя познакомлю с нашими ребятами, – уговаривал Игорь Иванович. – Обещали вечером подойти… Ваш ленинградец такие анекдоты знает!
– Ненадолго, – согласился Казаков. – Самое большое – на час… И потом, мне надо позвонить в гостиницу…
– От меня и позвонишь, – первым поднялся из-за стола Найденов.
Старинная церковь действительно красиво смотрелась из окна. Уже смеркалось, и снизу готическое здание было подсвечено мягким желтоватым светом. Пока Казаков любовался открывающимся видом, Игорь Иванович кому-то звонил, приглашал в гости, с хвастливыми нотками в голосе сообщал, что у него сидит известный
Небольшая квартира была обставлена со вкусом, однако чувствовалось отсутствие женской руки: постель небрежно застлана, занавески на окнах потемнели от уличной копоти, на кухне в углу немытые тарелки и кофейные чашки. Вадим Федорович обратил внимание на дорогую стереоаппаратуру.
– Нам тут прилично платят валютой, – пояснил Найденов. – А стоит эта техника не так уж дорого, это у нас за нее в комиссионках три шкуры дерут!
Потом он стал рассказывать, как хорошо зарабатывают в ФРГ журналисты. Удачные репортажи экранизируются на телевидении, а там марок не жалеют…
– Конкуренция – великое дело! – заявил он.
– Может, кто работает на магнатов – и купается в роскоши, – заметил Казаков. – А левые, прогрессивные журналисты преследуются. Против них даже возбуждаются уголовные дела.
– А вообще, немцы относятся к нам, русским, неплохо, – продолжал Найденов. – Ты знаешь…
Он назвал несколько фамилий уехавших из СССР литераторов и музыкантов.
– Живут как боги, все у них есть, книжки переводятся на все европейские языки, и платят валютой, не то что в СССР… Один купил личный вертолет, у другого – обалденная яхта! Собирается совершить кругосветное путешествие с очаровательными девочками…
– Подонки это, – сказал Казаков.
– Теперь ездят по всему миру, покупают дворцы, личные самолеты…
– Зачем ты мне все это говоришь? – в упор посмотрел на него Казаков. – Уж как-нибудь я поездил по миру и знаю, как живут перебежчики и подавшиеся на Запад диссиденты. Чужие они для всех! Никому не нужны, и рано или поздно почти каждый плохо кончает. Ты мне так расписываешь прелести заграничной жизни, что приходит на ум: не собираешься ли и ты здесь остаться?
– Ты что, сдурел! – Найденов сделал вид, что обиделся. – У меня там жена, дочь… выпьем за нашу Родину!
И снова в его голосе Казаков уловил фальшивые нотки. И еще он заметил, что тот хотя и пьет как лошадь, а не заметно, чтобы сильно опьянел: светлые глаза чистые, движения расчетливые, может быть, лишь несколько замедленная реакция. Вадим Федорович решил больше не пить, а когда Игорь Иванович лез чокаться, пригубливал рюмку и снова ставил на стол. Это не понравилось хозяину. Он разлил водку по рюмкам и недовольно заметил:
– Не по-русски, Вадик, пьешь: надо пить до дна. Может, позвонить девочкам? – сменил тему Найденов. – Я тут кое с кем познакомился. Да ты не бойся, у меня тут тихо.
– Я не боюсь, но твои девочки меня совсем не интересуют.
– Тут все делается просто, – рассмеялся Найденов. – Снял трубку, позвонил – и через полчаса красотки здесь!
– Хорошо ты устроился! – сказал Вадим Федорович. – А как же дочь Жанна, жена?
– Они далеко…
В прихожей раздался мелодичный звонок.
– Мои коллеги пожаловали, – поднялся со стула Найденов.
Вернулся он… с Куртом Ваннефельдом, и вид у хозяина был обескураженный. Только сейчас Вадим Федорович вспомнил, что совсем забыл про встречу с журналистом в гостинице, он взглянул на часы: без пятнадцати десять!