Когда боги глухи
Шрифт:
Павлу Дмитриевичу интересно было узнать, как живут Иван Широков и Лида Добычина, но язык не поворачивался спросить, а дочь эту тему не затрагивала. Вот Валентин уже оторвался от них, живет самостоятельно, на будущий год и Лариса закончит школу… Он знал, что она способная девочка и учится на пятерки.
– Лара, а что ты думаешь делать после школы? – спросил он.
– Ваня Александров говорит, что учиться ему до чертиков надоело, – задумчиво сказала дочь. – Лишь бы дотянуть до выпускных экзаменов, а потом он подаст документы в авиационное
– Бог с ним, с Иваном, ты-то чего хочешь?
– Дедушка был учителем, ты педагог, наверное, и мне на роду написано быть тоже учительницей, – улыбнулась Лариса.
– Лара, после школы приезжай ко мне в Москву? – предложил он. – Будешь там учиться и жить у меня.
– В Москву? Тебя перевели в Москву?
– Теперь ты удивляешься, – усмехнулся Павел Дмитриевич.
– А кто еще удивился?
– Твой дед… Опасается, что я заделаюсь бюрократом.
– Ты? – воскликнула Лариса. – Никогда! Ты – умный.
– Ну спасибо… Так приедешь ко мне?
– Не понимаю я тебя, – помолчав, сказала дочь. – Зачем же ты с мамой разводился, если живешь один?
– Наверное, все дети рано или поздно задают такой вопрос родителям, – горько усмехнулся Павел Дмитриевич. – Мальчишкой здесь же, в Андреевке, я спросил своего отца, почему он ушел от матери.
– И что он ответил тебе?
– Он сказал, что ответит позже, когда я стану взрослым…
– И что же он тебе все-таки сказал? – Дочь снизу вверх заглядывала ему в глаза.
– Став взрослым, я понял, что глупо спрашивать у родителей, почему они разошлись. Как говорится, каждый сходит с ума по-своему.
– А страдают от этого дети, – не глядя на него, грустно констатировала Лариса.
– Разве тебе плохо живется с отчимом?
– Допустим, мне повезло, а другим? – взглянула на него дочь потемневшими глазами.
– Дай бог, чтобы твоя жизнь удалась!
– Я на себя буду надеяться, а не на бога.
Только сейчас Павел Дмитриевич понял, что Лариса не наивная девчушка, какой она ему показалась вначале. Но как ей объяснишь, что в его жизнь, как он думал, вошла настоящая большая любовь, которая на поверку оказалась красивым мыльным пузырем? Возможно, он и вернулся бы ради них, детей, к Лиде, но та не стала ждать, взяла да и вышла замуж за хорошего человека Ивана Широкова, с которым Павел в детстве дружил…
– Может, за свои ошибки молодости я сейчас расплачиваюсь? – задумчиво произнес Павел Дмитриевич. Он это сказал для себя, однако дочь живо отреагировала:
– А мама не расплачивается, – заметила Лариса. – Она счастлива. И с тобой, говорит, ей было хорошо, пока ты не завел другую…
– Твоя мама – счастливый человек, – сказал он.
– И я хочу быть счастливой.
– Наверное, счастье и несчастье неравномерно распределены среди людей: одним больше, другим меньше, а третьих вообще обделили. Я, по-видимому, отношусь к последним.
– Все говорят, ты умный, – успокоила дочь. – Вон какую
Дождь стал сильнее моросить, со стороны Мамаевского бора потянул холодный ветер, деревья зашумели, застучали голыми ветвями, речка подернулась рябью. И тут они сверху услышали негромкий гогот, шум многих крыл: над бором, пересекая железную дорогу, пролетел запоздалый косяк гусей. Видно, птицы устали и, снизившись, выбирали место для отдыха. Серые птицы почти сливались с дымчатыми облаками, так плотно обложившими небо, что и швов-то не видать.
– Ваня недавно в Лысухе на удочку большую щуку поймал, – вспомнила Лариса.
– Твой Иван, гляжу, на все руки мастер, – усмехнулся Павел Дмитриевич.
– Он любит меня, – сказала дочь. – Нет, не говорил об этом, да я по глазам вижу.
– А ты его?
– Мне он нравится, я горжусь, когда он на соревнованиях берет первые места. У него ясные голубые глаза и золотистые кудри. Мне иногда хочется подергать за них… А когда он дает подзатыльники первоклашкам, я готова ему глаза выцарапать… Разве это любовь?
– Любовь у всех начинается одинаково, – сказал Павел Дмитриевич, – а расстаются люди по разному…
– Посмотри, – показала она на небо, – все гуси давно пролетели, а этот один за всеми торопится.
Гусь, вытянув шею, взмахивал большими крыльями, они даже услышали их свист. В отличие от остальных он был белый. Скоро он слился с серым небом, пропал за остроконечными вершинами высоких сосен.
– Белая ворона в стае, – задумчиво произнес Павел Дмитриевич.
– Это же гусь, папа, – возразила Лариса.
– Гусь, гусь, – улыбнулся он.
– А что такое любовь? – глядя на речку, негромко заговорила Лариса.
Он, казалось, не слышал ее.
– Когда тут установили светофоры? – кивнул он на заморгавший красным глазом невысокий бетонный столб.
– Светофоры? – удивилась дочь.
Вот они, молодые! Даже не заметили, как исчезли с откосов более полувека простоявшие семафоры, а вместо них появились светофоры. Наверное, не знают, что раньше бегали по путям пассажирские паровозы с красными колесами, а теперь мимо Андреевки с грохотом проносятся тепловозы.
– Пойдем домой, – сказал Павел Дмитриевич. – Луны не видно, звезд тоже, наши гуси улетели.
– Папа, а почему ты к бабушке Александре не заходишь? – спросила дочь.
– Как она? Все ворожит?
– Мне бородавку вывела, – сказала Лариса, показывая ему ладошку. – Она вот тут торчала. Обвязала ниткой, пошептала, нитку закопала под крыльцом, а на другой день противная бородавка почернела и отвалилась.
– Кудесница! – рассмеялся Павел Дмитриевич. – Вот что, давай-ка прямо сейчас и зайдем к ней. Напоит нас чаем?