Когда человека не было

Ангелов Димитр

Но когда пома позвала его отрывистым всхлипыванием, он быстро поднялся к ней и остановился, удивленный тем, что увидел. К косматой груди помы прильнул маленький чунг — такой маленький, что его и увидеть было трудно. Меньше длиннохвостого чин-ги. Чунг с любопытством приглядывался к нему.

Новорожденный детеныш обхватил туловище помы всеми четырьмя лапами и вцепился пальцами в ее шерсть. Никакой другой опоры ему не было нужно. Прильнув некрасивым красноватым личиком к материнской груди, он жадно сосал молоко, и маленькие круглые, приплюснутые уши у него слегка шевелились. Приплюснутый, словно раздавленный при падении с высоты, носик почти не был заметен на лице; виднелись только две широкие ноздри с хорошо заметными ямками внутри. Сильно

выдавшиеся вперед надбровные кости и низкое темя почти не оставляли места для лба. Хотя только что родился, он уже держал голову совсем прямо, так как шея у него была настолько же короткой, насколько передние лапы — длинными. Чтобы ему было удобнее, пома плотно уселась на ветви и подняла колени повыше. Она заботливо облизывала детенышу косматую шейку и низенький череп, тщательно расправляла ему пальцами голенькие ушки. Присев напротив нее, чунг рассматривал этого нового маленького чунга и молча мигал глазами. Первые чувства неожиданности и любопытства исчезли, и теперь он смотрел на детеныша с выражением приязни. Он уже сознавал, что этот чунг стал членом его семейства и что забота о детеныше, о том, чтобы защищать малыша, ложится и на него самого.

В противоположность маленьким крикливым чин-ги, жившим на деревьях целыми стадами, молчаливые чунги вели дружную совместную жизнь лишь до тех пор, пока были членами одной семьи. После этого они становились чужими друг другу и при встречах расходились так, словно не знали и не желали друг друга знать. Чувства симпатии и дружбы, испытываемые среди членов одной и той же семьи, были у них проявлением не сознания, а инстинкта продолжения рода; этот инстинкт определял их чувства и поступки гораздо сильнее, чем сознание.

Ужас в лесу

Белое светило заливало лучами зеленую поверхность леса, и воздух над нею звенел и трепетал. Тяжелые шаги и резкое гнусавое фырканье хо-хо уже умолкли, и деревья дремали в сумрачном, подозрительном молчании. Широкие, как уши у хо-хо, листья бросали густую тень на слой веток и сучьев — временное логовище чунга и помы. Наклонившись над своим первенцем, некрасивым и косматым, как она, пома кормила его. Чунг ел плоды, стоя на конце толстой ветви, и, щурясь, непрестанно оглядывал деревья то вверху, то внизу.

При этом привычном оглядывании его острый взгляд упал на каких-то маленьких темно-серых зверьков, шнырявших по земле во все стороны и вдруг исчезавших в сухой листве.

Через час или два их число умножилось настолько, что шорох от их быстрых движений стал похожим на шум сильного дождя, льющегося на листья. Какой-то кри-ри неожиданно слетел меж ветвей, хрипло крикнул и яростно схватил клювом первого же попавшегося темно-серого зверька.

Потом среди деревьев началось необычное движение. Пышные травы и кусты зашевелились и зашумели. Послышались шаги, то легкие, то тяжелые. Издали донесся мощный рев, от которого закачались склоненные к земле ветви. Тоскливый вой смешался с тяжелым фырканьем. И странный, полный тревоги шум разливался со всех сторон.

Привлеченные общей непонятной тревогой, крикливые чин-ги спустились на нижние ветви деревьев, уставив вниз свои тупоносые мордочки и любопытно мигающие глаза. Чунг и пома тоже спустились пониже. Они увидели, как грузный мут пробился сквозь кусты и отрывисто взмахивал головой, задирая свой страшный рог и выкатывая налитые кровью глаза. Кровожадный гри вытянул свое пестро-серое гибкое тело, постоял одно-два мгновения недоуменно и исчез в кустах. Черные щетинистые гру-гру оскалили свои острые, загнутые кверху клыки и разом остановились, прислушиваясь ко все нарастающему шуму, а потом, словно по команде, разом тревожно захрюкали.

Один ри-ми присел на хвост, поднял морду и протяжно завыл. Другие ри-ми, собравшись вокруг него, тоже сели и тревожно завыли. Все животные растерянно сновали во все стороны, останавливались, прислушивались к чему-то и вмиг исчезали. Словно гнал их какой-то общий враг, гораздо сильнее

их всех; и все они бежали в сторону большой реки.

Эта непонятная тревога внизу передалась и на деревья. Хвостатые чин-ги запрыгали и заскулили. Беспокойство охватило и чунгов. Пома вся взъерошилась, прижала к себе детеныша, обхватив его передними лапами, и глухо, угрожающе зарычала. Чунг тоже насторожился. Шерсть над глазами и на головах у них поднялась дыбом и жестко торчала вперед. В этом виде они были безобразны и страшны. А маленьких, быстро шныряющих по земле темно-серых зверьков становилось все больше. Вскоре появились целые стайки их. Они испестрили всю землю, и она стала похожей на шкуру дже.

Над лесом появились большими стаями кри-ри, которые начали сотнями опускаться на деревья. Кри-ри быстро проскальзывали меж ветвей и с криком падали на темно-серые пятна. Появилось множество хе-ни и гру-су, которые кидались на зверьков с невероятной жадностью. Они пронизывали пухлые тельца зубами, клювами, когтями, глотали их целиком, разрывали на части и обрызгивали кровью кору деревьев и землю. Какой-то тси-тси быстрыми, резкими движениями шеи и плоской головы ловил их по нескольку сразу и алчно проглатывал. Свирепый клуп, развернувшись, разинув пасть, уже был не в силах поедать пойманных им зверьков, но продолжал ловить их. Это было неожиданное, невиданно изобильное пиршество для зверей, питавшихся мясом убитых ими животных, и они торопились поскорее наглотаться как можно больше этого мяса.

Но на место съеденных и раздавленных зверьков шли все новые и новые. Темно-серые пятна непрестанно росли и множились, сливаясь друг с другом, образуя еще большие пятна. Звери, поедавшие их, испугались того, что будут сами съедены. Жадный клуп исчез под множеством зверьков, словно залитый ими. Тси-тси был осажден со всех сторон, и на него ползли, одна за другой, все новые, все более многочисленные стайки; он зашипел и бешено забился. По деревьям поползли бесчисленные маленькие и большие тси-тси, опутывая ветви словно веревками. Вскоре побежали и гру-су и хе-ни. Пронесся запоздавший в бегстве ланч, задрав кверху хвост, хрипло, испуганно воя. И перед этой сплошной, заливавшей лес волной маленьких, мягких темно-серых зверьков побежали, охваченные неведомым ужасом, все звери, крупные и мелкие. Эти зверьки были ми-ши, которые шли неизвестно откуда, неизвестно почему, пожирая все на своем пути. Лес обезумел от ужаса.

Сила грау была всем известна. Но хо-хо был во много раз сильнее, ибо одним ударом своего гибкого хобота мог сломать спину любому животному. А теперь хо-хо первыми побежали от ми-ши, от этих маленьких, слабых зверьков, ибо ми-ши, столпившись вокруг их огромных неуклюжих ног, отгрызали им пальцы, и хо-хо не могли защититься от них. Добродушным великанам не оставалось другого средства защиты, кроме бегства. Так самые слабые животные одерживали верх над самыми сильными.

Рев и топот бегущих зверей утихли, но вместо них раздавался сплошной шорох, которым наполнился весь лес: ми-ши, появлявшиеся все большими стаями, грызли все, что только могли грызть, — кору, листья, стебли, корни… Шум и шорох при этом походили на шум водопада или на шум кипящего котла величиной с целый лес.

Чунги смотрели и слушали, не понимая, что будет дальше. А ми-ши тем временем полезли на деревья. Настигнутые ими тси-тси, висевшие на ветвях, как веревки, падали вниз и исчезали в темно-серой волне, которая при их падении сразу вскипала. И это кипение темно-серой волны показывало, что с упавшими тси-тси происходит что-то страшное.

Охваченные неодолимым ужасом, хвостатые чин-ги разразились дикими воплями. Заревели и чунги. Инстинкт, говоривший им, какая опасность угрожает лесу, толкнул и их на борьбу с этой общей для всех опасностью.