Когда цветут камни
Шрифт:
— Ух и пакостный ты пес, кипятком бы тебя ошпарить да выдрать.
— Делай что хочешь, только от Захара защити, — жалобно протянул Семка, видя, как возле барака носится Захар Прудников. В руках у него поблескивал топор.
— Это ты медведя притащила?! Где ты была?.. — набросился Захар на Матрену Корниловну, когда она подошла к бараку.
— О чем ты, Захар?
— Чертова баба, такими шутками ты моральное состояние бригады подрываешь. Куда это годится?..
— Погоди, погоди.
— Некогда мне годить… Ты посмотри, что с девчонками наделала! Лица-то на них что белая глина. Эх… нет в тебе
— Не горячись, Захар, а скажи сначала, почему бригада разбегается?
— Как разбегается?!
— Вот Семена с перевала вернула.
— Где он? Ах, вот ты где…
И тут Захар понял, для чего Семка напугал девушек. Семка, видя, что теперь ему несдобровать, спрятался за спину Матрены Корниловны, а затем, улучив момент, шмыгнул за угол — и поминай как звали! Убежал по тропе в лесосеку.
После завтрака ребята по заданию Захара попытались разыскать беглеца. Захар велел вынести вопрос о нем на общее собрание лесорубов. Но Семка словно сквозь землю провалился.
Глава вторая
ДОГАДКА ЗАХАРА
Пожалуй, никто не ждал с таким нетерпением возвращения Фрола Максимовича на Громатуху, как Захар Прудников. Замещая парторга, он метался по прииску, по лесосекам, но нигде ему не удавалось заставить людей выполнять его указания, хотя он и старался говорить с ними внушительно и спокойно, как сам парторг. К тому же в эти дни на прииске началась настоящая кутерьма, и разобраться в ней мог только Фрол Корюков. В этом Захар Прудников был убежден. Взять тех же старателей. Сначала, как только уехал парторг, они ринулись в кассу золотоскупки. Сдавали все, что у них было в запасе еще с летнего намыва, а в магазине брали все, что попадалось на глаза.
Так продолжалось два дня. А потом как отрубило: у кассы ни одного человека. Вот и пойми, куда они клонят и кого слушают.
«Нет, что и говорить, среди старателей завелась какая-то контра, хоть милицию вызывай, — рассуждал Захар сам с собой, прохаживаясь вечерами по прииску с топором за поясом. — Черт его знает, на что могут пойти эти старатели, когда их за живое заденут».
Захар был человек беспокойный и мнительный. Порой в людях, которые живут замкнуто, он мог заподозрить чуть ли не врагов советской власти. И за топор мог схватиться. На собраниях неизменно выступал против бюрократов, и после каждого такого выступления его трясло, как в лихорадке. Это стало за ним водиться после возвращения с фронта.
Парторга он ждал еще и потому, что надо было немедленно послать кого-то из членов парткома на лесозаготовки. Самой подходящей кандидатурой на такое дело он считал самого себя. Не пошлешь же туда заведующего бегунной фабрикой, которому надо быть на своем месте и днем и ночью! А о председателе поссовета и говорить нечего: почти слепой человек, еще, чего доброго, налетит на коряжину, и тогда совсем беда.
По расчетам Захара, Фрол Максимович должен был вернуться уже три дня назад. Но его все нет.
«Неужели в крайком махнул? Значит, дело табак», — сокрушался Захар. И, как влюбленный, тайком от людских глаз каждое утро выходил на дорогу, пятная ее следами железного копытца
«А вдруг с Максимычем случилось что-нибудь в дороге? Вдруг захворал от тяжких дум о Василии? Чем черт не шутит, все может быть: не пропал без вести, а сдался в плен. Вот и переживает теперь за него вся семья. Василий у них был какой-то неприспособленный, пасовал перед трудностями. Значит, фронтовая жизнь пришлась ему не по нутру: рос за спиной отца и старшего брата, сызмальства прожужжали ему уши, что он очень умный, а дрова рубить и землю копать не умел. Пришел он как-то на субботник расчищать старую канаву. Грязный и трудный достался ему участок. Он прикинулся больным. Старший брат выручил: выполнил норму и за себя и за него. Тогда же надо было разобрать этот поступок на комсомольском собрании, да пожалели парня: с виду он был какой-то беспомощный, умел вызывать жалость. Да что говорить, совсем не похож он на Максима ни по натуре, ни по характеру. Вот и получается: Максим воюет, в Сталинграде выстоял, а тот кто знает где? Может, действительно не вынес фронтовых испытаний и дал ходу…»
От этой мысли Захар содрогнулся: да нет, можно ли так думать о Василии, сыне Фрола Максимовича Корюкова? И что это в голову взбрело?
Стукнув себя в лоб кулаком, Захар побрел к Корюковым узнать, нет ли каких вестей от Фрола Максимовича.
С гребня сугроба, наметенного перед домом Корюковых, он заметил спускающуюся к ограде конного двора серую лошаденку, запряженную в санки. На санках двое. Возле них вилась Дымка.
— Максимыч! С кем это он?..
И Захар, поправив топор за поясом, торопливо заковылял под гору. Настиг он их уже на конном дворе. Фрол Максимович начал распрягать коня.
— Ну, как съездил? — спросил Захар, едва успев перевести дух.
— Сначала «здравствуй» скажи, а потом спрашивай, — буркнул Фрол Максимович.
— Здравствуй, здравствуй, Максимыч! Ну как?
— Ничего. Выслушали, поговорили.
— Вижу, все обошлось благополучно.
— Почти.
— Почему почти?
— Говорят, поторопились. И почему, говорят, предварительно не согласовали с райкомом, а сразу вытащили этот вопрос на открытое собрание?
— Значит, попало?
— Там сладкое в строгом лимите.
— И что ж дальше?
— Дальше… Вот придет ответ от Максима, с фронта, тогда снова поставим этот вопрос, теперь уже перед главком.
— Долгая история… — Захар сокрушенно вздохнул. — А что мы скажем старателям? Тут такая заваруха… дело до контры может дойти…
— Горазд ты преувеличивать. Прямо как Матрена Девяткина. Та с ружьем меня встречала и провожала. У Гляден-горы открыла пальбу, потом медвежьи следы на снегу вымеривала. Все кого-то выслеживает, а ты с топором контру ищешь. Трусы вы с ней, а не коммунисты.
— Ладно, не костери, бдительность всегда нужна. Это ты такой беспечный. Что же мы теперь станем говорить старателям?
— Старателям скажем прямо и открыто: мол, поправили нас в райкоме, продолжайте, товарищи, работать и жить, как прежде.
— Как же это выходит, Максимыч? После этого они знаешь что нам ответят? «Ага, наша взяла!»
— Не робей, Захар. Народ поймет нас правильно. Не в этом дело, чья сегодня взяла, важно, что мы смотрим вперед, — снимая с коня хомут, ответил Фрол Максимович.