Когда деды были внуками
Шрифт:
— А фискалить не будете?
— Что вы, дяденьки: мы не такие. Мы деревенские. Нам это непривычно. Мы в школе за такие дела били, — уверял Савка.
И люди верили его простоватому открытому лицу. Андрей поглядывал с хитринкой, но, как обычно, кивками подтверждал слова Савки.
В эту шахту люди спускались не по стволу, как в буровой, а по «людскому ходу» — тоннелю в средний человеческий рост высотой и один метр шириной, прорытому в земле, под углом тридцать пять — сорок градусов. В земляном полу его были вырублены широкие, слегка наклонные
Отсутствие клети и бадьи при спуске обрадовало Савку: своими-то ногами шагать веселей, чем проваливаться, словно черту, под землю.
Но новые товарищи в ответ на эту радость улыбнулись загадочно.
— А ты вот вечерком нам расскажешь, как тебе понравился наш ходок, — сказал один.
День прошел как всегда. Теперь уже Савка с Андреем — люди бывалые и работают не хуже прочих. Устали, конечно, до отказа, но уже без той нестерпимой ломоты во всем теле, как в первые дни их четвероногого хождения. Наконец работа закончена, можно домой. Вот и выход.
Пошли.
Как трудно идти вверх, когда ноги уже отдали работе всю свою силу, когда мускулы отказываются сокращаться и выпрямляться, приходится переставлять ноги напряжением воли…
А впереди бесконечная, темная дорога вверх. А над дорогой навис каменный низкий потолок. Кое-где он опустился, кое-где грунт подпучило — и шишка в голову, другая, третья!
Идущему не видны подвохи потолка. Запомнить их невозможно… И сыплются на голову удары, а из глаз — искры.
Вот когда ребята поняли значение загадочных улыбок товарищей… Да, клеть или бадья куда лучше!
В последней трети пути Андрей уже ныл и проклинал штольную, а Савка утешал.
— Дурачина! А дух-то в шахте какой легкий! Ветерочек! Вен-ти-ля-ция! — с удовольствием повторил он несколько раз незнакомое слово, и оно казалось ему таким же легким, свежим и живительным, как величайшее благо шахтера — воздух.
Вскоре ребята освоили один из способов облегченного выхода на-гора — бросаться ничком поверх угля на вагонетку, вытягиваемую лебедкой по соседнему ходу, и на ней «барином» проехать весь путь. Важно! Но однажды, мчась вверх на второй вагонетке (на первой ехал коногон Васька Пономарев), Савка вдруг услышал нечеловеческий вопль Васьки… Приник к углю — мгновенно, инстинктивно — и все же что-то слегка задело и его, Савку, по голове и сбросило шапку.
Поднявшись на-гора, Савка увидел распростертого на первой вагонетке Ваську без сознания, с вдавленным шрамом через весь лоб. От припухлых краев шрам казался очень глубоким.
Оказалось, что Ваську ударила прогнувшаяся под тяжестью земли крепь.
Ваську отвезли в больницу, откуда через несколько месяцев он уехал домой: от удара он стал «дурачком» и хозяевам больше не понадобился.
С этого дня Савка перестал так подниматься.
Вскоре Савке «повезло»: один из вагонов забурился — соскочил с рельсов — и изуродовал коногону ногу. После больницы он уехал домой. Освободившееся место занял Савка.
Кони — дело
Через четыре месяца пришел и Савкин черед: забурились вагоны — сдвинулись, а Савка поверх первого лежал. От толчка назад ссунулся и меж вагонов животом попал. Чуть живого его оттуда вытащили; полгода в больнице лежал.
Однако ничего — выжил. И даже все на месте осталось: дотошный народ, эти доктора, — ловко склеивают. И добрые.
Савка отлично понимал, что последние две-три недели его в больнице без дела держали, для отдыху только: и лечить перестали, и лежать больше не велят — гуляй в больничном садочке сколько влезет (хоть садок-то с рукавицу!).
Но гулять Савка не приучен, соскучился и стал на работу проситься.
Доктор сдвинул свои очки на кончик носа, посмотрел поверх них на Савку и усмехнулся добро-предобро.
— А глупый ты парень, как я погляжу. Ну какой ты сейчас работник? Муха после зимы и та сильней тебя! Гуляй пока, не рыпайся! Да брюхо набивай, елико возможно! Тетя Марфуша, чай, кусочки-то лишние подбрасывает?
— Подбрасывает, — подтвердил, улыбаясь, Савка. Скудного больничного пайка выздоравливающим не. хватает. И тетя Марфуша, сиделка, кормя тяжелых больных, заранее отодвигает в сторону ту часть их порций, которая, по ее мнению, уже «не пойдет горемыке в горлышко», и подбрасывает их потом на тарелки выздоравливающих, хотя и ее собственный желудок от них не отказался бы.
Так сообща доктор с Марфушей вытягивали и Савку полгода на свет божий, если шахту можно светом считать…
И вытянули!
Даже потолстел у них Савка. А уж беленький стал — как барчук: отмыли-таки за полгода.
Савка и Андреи
В один из хмурых мартовских дней Савкиной барской Жизни в больнице пришел конец: выписали.
Поблагодарил Савка доктора и Марфушу, попрощался со всеми больными за руку и с доктором тоже и затопал домой, в барак то есть.
Пришел к вечеру.
Издали увидели его ребята, умывавшиеся на крыльце после работы, и посыпали ему навстречу, на ходу вытирая недомытые лица.
А Савка шмыгнул носом поскорее и одернул штаны для бодрости.
Потом всей гурьбой повалили к бараку, по дороге тормоша и поворачивая Савку: белизна его лица и рук произвели на ребят сильное впечатление.
В бараке все было по-старому: те же замызганные нары, те же усталые люди, сидящие и лежащие на них прямо в одежде в ожидании ужина.
Андрея среди них не было. Савка даже забеспокоился: где же он?
Шахтеры ответили ему не сразу, вроде как с заминкой:
— Пока ты в больнице бока пролеживал, Андрея твоего на другую работу подрядчик перевел и в другой барак, со своим рядом. Повышение твоему Андрею вышло: работенку ему полегче дали да подоходней.