Когда деды были внуками
Шрифт:
На шахте же Савка видел иное. Он видел, как хорошо зарабатывающий Катаев и другие, вроде него, побросали свою работу и пошли вместе с уволенными требовать от хозяина, чтобы тех оставили на работе. Шибко кричал хозяин. Грозил всех уволить. И мог бы это сделать, конечно: ведь он хозяин.
И тогда Катаев тоже лишился бы работы. Зачем же он шел? Ведь не его гнали?
Были случаи и потрудней для Савкиной головы. Пострашнее. Однажды, гоня вагонетки, он услышал шум и крик в одном из забоев, мимо которых проезжал. Остановил коней, стал слушать. Крик продолжался, из соседних
То, что он увидел впервые в жизни, врезалось в память навечно.
В забое, в невероятной позе, наполовину засыпанный углем, лежал Илья Шатунов — новый шахтер с неважной славой вороватого парня.
За месяц своего пребывания на шахте Шатунов не раз уж доказал, что заслуживает такой славы. А сейчас Савка видел, что на помощь ему бегут из соседних забоев все. И среди них и те, у кого Шатунов стащил кое-что — Катаев, например.
Подбежав, люди прежде всего направили свет своих лампочек в потолок. Савка взглянул туда — и обомлел. Потолок опустился, а на месте отвалившейся глыбы зияла страшная черная дыра. Савке показалось, что ее края шевелятся, вот-вот оторвутся, рухнут. От ужаса он чуть не закричал и отпрянул назад. Но тотчас же рванулся вперед. Шахтеры уже разбирали глыбу.
Осторожно, чтобы не вызвать нового обвала и не повредить человеку, лежавшему под глыбой, рубили ее кирками, обламывали руками, обдираясь в кровь.
И Савка тоже, напрягая все силы, оттаскивал куски, подрывался под глыбу и тоже не замечал крови, освобождая из-под глыбы человека.
А над их головами в потолке что-то похрустывало и поскрипывало, готовя им такую же страшную участь. Но об этом никто не думал.
Шатунова высвободили и унесли, а через несколько часов, ночью, рухнул весь потолок.
Когда утром Савка об этом узнал, мороз прошел по спине и ему показалось, что по ней застучали комья угля.
В тот день, работая, Савка неотступно думал о силе, которая заставляет людей, рискуя жизнью, спешить на помощь товарищу, попавшему в беду. Опять то же товарищество, что поддерживает безработного, заслоняет грудью уволенного. Новый свет озарял Савкин ум, радость наполняла до краев. Смущало только, что уж больно плохой был этот Шатунов. Савка обратился с этим к Катаеву в тот же вечер.
— Эге! — сказал Катаев, внимательно разглядывая Савку. — Не дело ты, брат, говоришь! Если скажем, у тебя в семье не все хорошие; есть, скажем, брат драчливый иль бранливый, так неужто ж ты за ним в воду не полезешь, дашь утонуть? А?
— Так ведь то семья, — сказал, запинаясь, Савка. — Одна, так сказать, кровь! А ведь мы-то здесь все чужие?
— Как — чужие? — вскипел Катаев. — Врешь, брат! Кто на одной работе работает, кого одинаково хозяин жмет — те друг другу не чужие. Роднит она нас, в одну семью сколачивает, и нет ее крепче. А опасности да прочие беды — это вроде как цемент для кирпичей: крепче спаивает. И мы, шахтеры, в отдельности каждый — кирпич: любой хозяин ногой в сторону отшвырнет, коли помешает ему на дороге. А сложи-ка нас вместе да цементом спаяй, мы — стена, для того ж хозяина неодолимая! А Шатунов,
С этого разговора Катаев и его дружки стали частенько с Савкой беседовать, прочищая его сознание.
Кого Савка искал, тот сам его нашел
Катаев был отличным шахтером, верным товарищем и безупречно честным человеком. Но много говорить он не любил: «Чего зря язык трепать? Делом доказывать надо, а не словами».
Речь его в первый день их сближения с Савкой была самой длинной за все время их знакомства.
И читать Катаев не любил: говорил, что не приучен.
Савка много раз пытался узнать у него: где он нашел свою правду? Почему он думает, что она правда? Но Катаев явно уклонялся от этих разговоров.
— Ты делай, как совесть велит: что все прочие шахтеры делают. И все тут.
Но Савке хотелось не только подражать другим, но и знать самому: где же правда? В чем она?
И он жадно вслушивался в каждый шахтерский крупный разговор, в каждую многолюдную беседу. Но говорили все больше о неполадках в работе и в быту, о подлостях хозяев и подрядчиков, о том, как погуляли в прошлое воскресенье. Тех речей, что слыхал, бывало, Савка от учителя, здесь не слышно было, И людей таких, как он, Савка здесь не встречал. А как хотелось ему встретить! Как рвалась к ним. его душа! Но не было их: не попадались.
И вот однажды, когда Савка никого не искал и ничего не ждал, такой человек вдруг сам явился на его пути.
Произошло это совершенно случайно.
Вагонеткам, которые Савка гонял, потребовался ремонт. Явился кузнец — Савке не приходилось его до тех пор видеть — и занялся ремонтом.
Работа кипела в его ловких сильных руках, и Савка глядел на него как завороженный: вот на такую б работу поступить. Это не то что кнутом лошадиные спины охаживать. У него инструмент-то словно живой, будто сам работает!
— Здорово, Кондратов!
— Как живешь, Кондратов? — вдруг услышал Савка от проходящих шахтеров.
Савка вздрогнул. Фамилия показалась ему знакомой, Вспомнил: подрядчик Авдеев говорил свату о смутьяне Кондрашове!
Савка поспешно зашарил глазами по сторонам — кого зовут? Никого, кроме кузнеца, вблизи не было. Значит, приветствия относились к нему. И значит, Кондратов — он… Савка по-новому посмотрел на кузнеца: ничего особенного — человек как человек. Не больно высок и не мал. В плечах широк. Смотрит весело. Шутит.
А шахтеры, завидя кузнеца, подходят кто по делу, а кто и так, здороваются, затевают разговоры.
Разговор сегодня у всех один: про увольнение. Прошел слух, что хозяин собирается остановить работу на нескольких менее прибыльных участках, а значит, несколько десятков людей будут выброшены вон.
Шахта огромная. На трех ее штольнях работает около тысячи человек. Сколько же лишаются работы? Кто?
Эти вопросы с утра никому не дают покоя. Люди растеряны, угнетены. Работа валится из рук.