Когда дует северный ветер
Шрифт:
Ут бросается ко мне, обнимает и шепчет на ухо:
— Ну, у вас в этом деле заслуга особая!
— Какая еще заслуга?
— Шутка ли, вовремя сообщили о капитане…
Взяв Шона за руку, я помогаю ему перейти мост. Ут До сообщил нам: Тяу со своими ребятами недавно отвели капитана Лонга на командный пункт — прошли по мосту незадолго до нас.
Мне очень хотелось бы увидеть, как Лонг предстанет перед Нам
— Ребята, где Нам? — спрашиваю я. — Где капитан Лонг?
— Вон спускаются к пристани.
— А вы-то сами куда?
— Нам Бо приказал вернуться за женой и сыном капитана. Велено отвести их на наш медпункт, чтоб капитан был за них спокоен.
Они взбегают на мостик. Он качается, скрипит. Вдруг Лам оборачивается:
— Эй, Тханг, послушайте!
— Да.
— Чуть не забыл… Нам велел еще, если встретим вас, сказать, чтоб вы отвели журналиста к вашему другу-врачу.
— Ну-ка, Шон! — кричу я. — Бегом на пристань!
Хватаю его за руку и тащу за собой.
Пока мы с ним добежали до пристани, моторка уже успевает отойти далеко от берега. Я вижу Нама в черной баба, он сидит на носу лодки. Лонг — посередине. На корме — Тяу. Правит лодкой дядя Хай. В лунном свете канал убегает вдаль длинной лентой. Под берегом плещется легкая зыбь.
Шон не привык ходить в башмаках по узким тропкам на межах. Он снимает их и, связав шнурки, вешает на шею. На плече у него неразлучная фотокамера. На груди башмаки болтаются. Под мышкой рукопись. Глядя вслед уходящей лодке, он огорченно цокает языком:
— Эх, жаль… Не перемолвился с капитаном словечком.
— А что ты сказал бы ему?
— Встреться мы с ним сейчас, он бы онемел от изумления, словно вопрошая меня своим молчанием: «Как, ты с ними, Шон?..» А я бы ответил: «Чему ты, собственно, удивляешься? В конце концов, за редким исключением, со всеми случится то же, что и с нами. Или сами бросятся в бой на стороне народа, или капитулируют…»
Через день в вечерней информационной программе многие западные радиостанции сообщили: «Образцовая умиротворенная зона в дельте Меконга внезапно атакована Вьетконгом». Далее шли подробности: «…Тайный агент Вьетконга, выдавший себя за журналиста, похитил капитана, командовавшего подокругом.
Новости эти, как говорится, в комментариях не нуждаются.
Я же, как человек, записавший несколько историй об одной деревенской общине на берегу Меконга — записавший в качестве очевидца, ибо мне удалось побывать там во время этих событий, — хотел бы, с вашего разрешения, привести лишь одну заключительную деталь.
Наутро, после боя, деревенские жители, радуясь вновь обретенной свободе, выспрашивали друг у друга, кто чем занимался в достославную ночь. И выяснилось: да, каждый внес свою лепту, всем удалось отличиться. Даже тому, который всего-навсего колотил поленом по пустой железной бочке! Что ж, вовремя ударить в набат — не последнее дело. Кто-то спросил тетушку Тин, деревенскую повитуху: «А вы, сестра, где были вчера ночью? Что делали?..» — «Ах, — отвечала тетушка Тин, — мы с дочкой, как услыхали стрельбу, с перепугу в канал кинулись. Всю ночь в воде просидели, чуть до смерти не замерзли!..» «Да, перетрусили вы, сестра», — говорили люди. Но на радостях не стали попрекать ее, хоть и думали про себя: «Могла бы по крайней мере в бочку разок стукнуть…»
А через три дня неприятель нагрянул большими силами: дивизия морской пехоты, вертолеты, военные корабли с множеством пушек. Снова заняли укрепленные пункты. Командовать подокругом был назначен майор. Начальника полиции Ба сменил чиновник из провинциального управления безопасности, выходец с Севера. Вместо депутата Фиена поставили штабного деятеля по части пропаганды из «сил умиротворения», уроженца здешних мест.
В глазах новоявленного начальства, да и в представлении соседей по хутору и всех вообще земляков, старая тетушка Тин так и осталась деревенской повитухой. Ходила по-прежнему помогать роженицам и в стратегическом поселении, и за его пределами. И куда бы она ни пошла, всюду шагала следом младшая дочка ее, Ут Шыонг. Люди все так же звали ее Глухая Ут, и она вечно обматывала голову полосатым платком, прятала со стыда лицо.
20 апреля 1975 г.