Когда герои восстают
Шрифт:
Всю свою жизнь я была не склонна к риску, осторожна до тошноты.
Теперь мой сосуд был вскрыт, и все хлынуло внутрь, насилие и хаос, угроза смерти, которая только усиливала все остальные аспекты жизни.
Я узнавала себя, и в этом было что-то пугающее.
Как встреча с монстром, о котором ты всегда знал, что он скрывается под твоей кроватью.
Я не была сплошной элегантностью и утонченным изяществом.
Если я была раковиной, то внутри меня имелась жемчужина утонченности, но она была окружена песком и грязью.
Я
Секс занимал мой мозг всегда, когда Данте находился рядом. Я не могла смотреть на его плотные мускулистые руки, не представляя, как его большой палец будет всасываться в мой рот. Я не могла сидеть напротив него за столом, не проводя пальцем ноги по жестким волосам на его икре, просто чтобы ощутить сильное возбуждение от прикосновения его кожи к моей собственной. Я хотела кусать его, пока синяки не расцветут, как татуировки моей собственности. Я хотела трахать его, пока вся сила в этих мышцах и костях не растворится, и он не станет вялым, уязвимым в экстазе.
Во мне тоже текло насилие. Может, я всегда это знала. Я получила слишком много удовольствия, избивая Кристофера, когда он явился за Жизель. Я наслаждалась привкусом крови во рту, когда Дамиано ошибся с ударом и ударил меня по подбородку на тренировке.
Ощущение пистолета в руке становилось естественным, продолжением себя, которое подходило к броне, которую я оттачивала все эти годы.
Данте сказал мне однажды, что человек не должен быть чем-то одним.
И я на собственном опыте убедилась, что я не святая.
Только вот слова Данте о том, что я слишком многого добиваюсь, все еще звучали в голове.
Мне надоело быть скучной, надоело пытаться вписываться в эти рамки, которые я позволила обществу сделать для себя.
В Италии, в доме капо, которого я ненавидела в детстве, я нашла себя.
И она начинала мне нравиться.
— Возьми повыше. — голос Данте был как дым, темный и извилистый, когда он стоял позади меня и изучал мою стойку. — Это даст тебе больше рычагов.
Я поправила правый захват на прикладе ружья и позволила левой руке найти пазы в кисти, уже обхватившей рукоять, так что они казались зафиксированными на оружии.
— Molto bene, lottatrice mia (пер. с итал. «очень хорошо, мой боец»), — практически промурлыкал Данте. — В таком виде ты похожа на богиню-воительницу. Быть может, тебе стоит сбросить одежду, а?
— Данте, — сказала я, смеясь. — Не отвлекай меня, я столько времени хочу попасть.
— Я заключу с тобой пари, — предложил он тем же сексуальным тоном, определенно пытаясь отвлечь меня. — Если ты попадешь во все шесть винных бутылок, то сможешь делать со мной все, что захочешь. — он ехидно усмехнулся, когда я слегка вздрогнула. — А если нет... я сделаю с тобой то же самое.
— Договорились, — мгновенно согласилась я, мой пульс уже двигался вниз между
— Вы двое больны, — отчеканил Фрэнки, но я, не глядя на него, поняла, что он шутит, поэтому не стала принимать это на свой счет, как могла бы раньше.
— Я подслушала, как ты общался по видеосвязи со своей женой, Фрэнки, — заметила я, выгнув бровь. — Чья корова бы мычала.
Мужчины рассмеялись, и этот звук еще больше успокоил меня. Их дружба отвлекала меня от мыслей о предстоящей свадьбе Данте с Мирабеллой или о войне, бушующей без нас в Нью-Йорке.
Я глубоко вздохнула, мои руки слегка вспотели на оружии из-за полуденного солнца. В четырнадцати метрах от нас Данте и Фрэнки установили импровизированные мишени — коллекцию старых бутылок из-под оливкового масла, лимончелло и вина, которые они стащили из магазинов Торе. Они находились на осыпающейся каменной стене, которая когда-то была загоном для овец.
Дул легкий ветерок, но беспокоиться было не о чем, так как я сосредоточилась на мишенях. Я прокрутила в голове инструкции, которые Данте давал мне последние четыре дня тренировок, и спокойно нажала на спусковой крючок.
Раздался громкий треск, когда пуля вылетела, а затем звон, когда она ударилась о бутылку с оливковым маслом в крайнем правом углу, и стекло разлетелось во все стороны.
Я слабо услышала, как Фрэнки издал тоненький свист.
Но я смотрела вперёд.
Щелчок, треск, звон.
Я выстрелила, перезарядила оружие и выстрелила снова.
Снова.
Снова.
У меня оставалась только одна бутылка, приземистая бутылка Лимончелло в крайнем левом углу.
Позади меня воздух сдвинулся, и тепло тела Данте раскалило воздух, между нами.
— In boca al lupo, — прошептал он. (прим. это итальянская идиома, произнося которую итальянцы желают друг другу удачи. В русском языке аналогом является выражение: «Ни пуха, ни пера»)
Удачи.
Или, более точно, в пасть к волку.
Только Данте был волком, который хотел, чтобы я оказалась в его пасти, если я провалюсь, и я не хотела, чтобы это случилось.
Я глубоко вдохнула, ощутив на языке сладкий вкус лимонов и привкус оливок, и выстрелила.
Щелчок, треск, звон.
— Ammazza (пер. с итал. «убейся»), — воскликнула я, выпустив пустую гильзу и сняв оружие с предохранителя, затем вскинула руки вверх.
Я повернулась лицом к Данте, мои бедра двигались из стороны в сторону в маленьком победном танце, когда я начала напевать слова «O Sole Mio», традиционной неаполитанской песни, которую местные пели при малейшей возможности и по любому поводу.