Когда город спит
Шрифт:
— Пришли… Спасибо, товарищ Фомин. И тебе спасибо, Георгий… Хотел повидать тебя… Я, вот видишь… Всё… Пять пуль… Не выберусь… — Он говорил не спокойно и веско, как всегда, а торопясь, невнятно. — Товарищ Фомин… Сведи его… к комиссару… пусть пристроят… В городе никого нет… никого у него нет…
— Не надо, Ян, — сказал Фомин, — ты непременно выберешься. Комиссар приказал привезти профессора.
— Профессор был… Я знаю… Всё…
Фомин посмотрел на медицинскую сестру и по взгляду ее понял: раненый не ошибается.
— Георгий,
Марченко приблизился к койке и встал, вытянувшись, как солдат у знамени.
— Помни… Надо жить так, чтобы не было страшно умирать… Помни это, Георгий… Дай руку.
Он хотел протянуть руку Марченко и не смог — чуть-чуть зашевелились худые длинные пальцы. Марченко неловко и нежно пожал их.
Раненый закрыл глаза. Оказывается, стоит только сделать это, и превратишься в молодого парня — сверстника Георгия. Вот Ян идет с Велтой по дюнам. Ноги увязают в мелком белом песке, перешептываются над головой сосны. У Велты ласковые глаза, от солнечных лучей ее волосы светятся, как янтарь, который выбрасывает море после шторма. Велта хочет ехать в Ригу, поступить на фабрику. Ян поедет с ней, в Риге они поженятся. Согласна, Велта? Она пожимает Яну руку. Вот и хорошо, Велта! Все будет хорошо…
Трое, стоявшие у койки, слушали отрывистые, бессвязные слова на незнакомом языке.
— Велта, — тихо сказал Фомин. — Наверно, деревня, где он родился?
— Нет, — так же тихо ответила медицинская сестра. — Это латышское женское имя.
— Велта, — последний раз позвал Рауд и замолк. Это было очень страшно. Но еще страшнее стало Георгию, когда вдруг всхлипнул Фомин — седой крепкий человек. Слезы медленно текли по небритым щекам, и Фомин не старался утирать их.
Властным материнским движением женщина обняла Фомина за плечи.
— Перестань. Этим не вернешь, — сказала она.
Фомин наклонился, поцеловал Рауда в лоб:
— Прощай, товарищ Ян.
Георгий тоже прикоснулся губами ко лбу человека, которого мало знал, но полюбил на всю жизнь.
Оставив медицинскую сестру в комнате умершего, Фомин и Марченко опять зашагали по бесконечному коридору.
— Кто его? — спросил Марченко, когда садились в машину. Он не мог выговорить «убил», гнал от себя мысль, что Рауда уже нет. Фомин понял вопрос и без этого последнего слова.
— Савка-Ухарь во время облавы. А сам бежал.
За всю дорогу больше не проронили ни слова. Марченко думал, что Фомин отвезет его обратно в тот дом, где он жил с Раудом, но машина поехала в другом направлении и остановилась.
— Идем, — приказал Фомин.
В большой накуренной комнате, на подоконнике, на деревянном, с поломанной спинкой диване сидели люди.
— Где комиссар?
— Там, — указал один на полуоткрытую дверь. Фомин осторожно постучал. Когда ответили: «Войдите», — толкнул Марченко вперед.
— Товарищ комиссар! Вот парень, о котором просил позаботиться товарищ Ян. Его фамилия Марченко.
Комиссар
— Здравствуй, — он энергично пожал руку Георгия. — Что думаешь делать дальше?
Юноша почувствовал: сейчас решается его судьба и именно сейчас надо высказать мысль, которая родилась у койки умирающего Рауда. С той минуты она все больше овладевала всеми помыслами Георгия.
— Я прошу… — от волнения Марченко не мог говорить, и прошло какое-то время, пока он овладел собой. — Прошу вас взять меня к себе… Мне надо отплатить за Яна Арвидовича. Я все равно убью того бандюгу.
— Правильно! — вырвалось у Фомина.
Комиссар сел за стол. Может быть, в одном из ящиков этого стола среди других бумаг лежала и инструкция, в которой было предусмотрено, кого, как и по каким правилам зачислять в сотрудники Чека. Может быть, по этой инструкции следовало отказать этому парню. Однако комиссар знал, что нет инструкций на все случаи жизни, и еще он знал, что память о Яне Рауде всегда будет священной для Марченко и получится из него настоящий человек, если помочь ему сейчас. Комиссар принял решение:
— Ты будешь работать у нас…
Прошло около недели. Георгий впервые участвовал в выполнении оперативного задания. Стало известно, что сегодня Савка-Ухарь с несколькими приближенными ночует на Сахалинчике — в окраинном районе за вокзалом.
После полуночи чекисты оцепили длинное низкое здание. Окна его были завешены изнутри, поблизости не было ни одного постороннего. Марченко поставили у пролома обветшавшей каменной стены. От нее неприятно пахло сыростью. Прикоснувшись к камню, Георгий почувствовал под пальцами влажный, осклизлый мох.
— Он вряд ли пойдет сюда, но ты гляди в оба, — Фомин указал Георгию на пролом, ободряюще тронул Марченко за локоть и исчез в темноте.
Прямо перед Георгием белела стена дома, правее — бесформенное приземистое строение, наверное сарай. Почему так тихо и так темно? Хоть бы луна выглянула! На небе ни звездочки. Далеко, должно быть возле Чумной горы, залаяла собака. Сколько он стоит здесь? Четверть часа? Час? Почему так тихо? Вдруг Савки-Ухаря не оказалось дома, и все ушли! А Савка вернется сюда. Пять пуль! Он всадил в Рауда пять пуль!..
Георгий крепче сжал наган и, почувствовав тепло рубчатой рукоятки револьвера, немного успокоился. Вовсе не час он стоит на посту! Десяти минут не прошло с тех пор, как скрылся Фомин. Конечно, десяти ми…
— Руки вверх! Сдавайся! — разорвал тишину голос комиссара. Сразу пропали остатки страха. Георгий, прислонившись к стене, напряженно всматривался в темноту. В ответ комиссару защелкали револьверные выстрелы, разорвалась граната.
Затем наступила тишина. И в этой тишине Марченко внезапно услышал дыхание приближающегося человека, заметил темную тень, бегущую прямо к пролому.