Когда гремели пушки

Внуков Николай Андреевич

Налетевший с запада шквал унесся к Новой Земле, но море еще не успокоилось, бунтует, вертит на волнах траулер. Сорокин смотрит на северо-запад, в сторону Шпицбергена. Только бы удержалась погода…

Эх ты, рыбацкое счастье!

…Третий, последний подъем трала.

Четыре тонны.

Тусклый свет дня быстро сгущается в ночь. Лов кончен. Рыбаки, устало переговариваясь, уходят в душевую. В слабом свете фонарей вахтенные моют палубу. Шипит, разбиваясь в туман, струя из брандспойта. Вахтенные в клеенчатых куртках, зюйдвестках и резиновых сапогах похожи на космонавтов.

«Сверре» почти забыт. Только изредка кто-нибудь вспомнит о нем, как о страшной загадке, заданной морем. Работа, работа, работа, вахты, авралы — они вытеснили все. Сейчас самое главное — выполнить план.

Рассказы будут потом, на берегу, когда много свободного времени и можно засидеться далеко за полночь в кругу родных и друзей. Вот тогда можно дать волю фантазии. А сейчас «Сверре» уже в порту, в Вардё или в Вадсё, и им занимаются специальные морские комиссии.

…У себя в каюте Сорокин сбросил китель и несколько минут сидел за столиком, отдыхая. С каждым годом усталость после напряженной работы приходила все быстрее. «Как-никак пятьдесят четыре года, скоро на свалку», — подумал он с горечью. Еще один-два сезона — и все. Останется он на берегу для портовой службы или будет направлен куда-нибудь на юг, на Черное море, на маленький белый дизель прогуливаться с курортниками от Севастополя до Ялты…

Он достал из шкафчика электробритву и зеркало, повернул на себя рефлектор лампы и провел рукой по подбородку. Как бы он ни устал, но бритье утром и вечером было железным законом, и он его никогда не нарушал. Еще никто из команды не видел Сорокина со щетиной на лице.

В дверь постучали.

— Да, — сказал капитан.

В каюту вошел радист Бабичев.

— Извините, Владимир Сергеевич, но я просто не мог. Тут действительно такая чертовщина накручивается, что волосы дыбом. Посмотрите.

Бабичев положил на столик толстую синюю книгу, в нескольких местах заложенную узкими полосками бумаги. Сорокин мельком взглянул на заглавие. «Регистровый справочник Ллойда. Раздел второй. Кораблекрушения».

— Тебя все еще волнует история «Сверре»?

— Да. А вас разве она не волнует?

— Откровенно говоря, странная история. И страшная. Я думал об этом, но…

— А я кое-что нашел, Владимир Сергеевич, — сказал радист.

Он открыл справочник на первой закладке и отчеркнул ногтем абзац.

— Прочитайте вот здесь.

«9 февраля 1948 года несколькими кораблями, находящимися в районе Молуккских островов, были приняты сигналы бедствия. Сигналы подавал голландский пароход «Уранг Медан». «Погибли все офицеры и капитан… Возможно, в живых остался один я…» Затем следует серия не поддающихся расшифровке точек и тире. Потом совершенно отчетливо: «Я умираю», и после этого уже только зловещее молчание.

По указанному направлению с Малайи и Суматры к терпящему бедствие пароходу направилось три спасательных судна. Они нашли его в пятидесяти милях от предполагаемого места. Когда спасательные партии высадились на «Уранг Медан», они стали свидетелями жуткого зрелища. На судне не было ни одного живого существа. Капитан лежал на мостике, тела остальных офицеров — в штурманской рубке и кают-компании. Радист свисал со стула в радиорубке. Его рука все еще сжимала головку телеграфного ключа. И на всех лицах застыло выражение конвульсивного ужаса. Но, как ни странно, ни на одном теле не было заметно ран или каких-нибудь повреждений.

Спасательные суда хотели взять «Уранг Медан» на буксир и доставить его в ближайший порт, но не успели этого сделать. Из трюма № 4 неожиданно вырвалось пламя и повалил дым. Разразившийся пожар бушевал с такой силой, что потушить его было невозможно. Через несколько минут раздался взрыв и судно почти до половины корпуса выскочило из воды. Потом оно осело на корму и исчезло в волнах.

Позднее было выяснено, что трюмы «Уранг Медан» были загружены копрой, сандаловым деревом и кофе. Ничего взрывчатого в них не было».

Капитан кончил читать и посмотрел на радиста. В глазах его было недоумение. Некоторое время оба молчали. Наконец капитан постучал пальцем по справочнику:

— Невероятно… Почти полное

совладение. Если бы не солидное имя Ллойда, я бы подумал, что читаю отрывок из детектива Конан-Дойля.

— В том-то и дело, Владимир Сергеевич. Именно невероятно. Два случая, почти совпадающие в деталях… Это уже почти закономерность.

— У тебя есть какие-нибудь соображения? — с любопытством спросил капитан.

— Пока еще нет. Только… несколько догадок.

— Что же ты предполагаешь?

— То, что причин смерти только две. Я рассуждал так. Человек мертв — и на его теле нет никаких следов насилия, никаких повреждений. Что с ним могло произойти? Причин здесь, конечно, сотни. Он мог отравиться, мог умереть от кровоизлияния в мозг, от инфаркта, от какой-нибудь инфекционной болезни. Люди умирают по-разному. Но когда десятки людей погибают одинаково, когда симптомы смерти у всех одни и те же, причин для объяснения остается не так уж много. У всех одновременно, например, не могло произойти кровоизлияния в мозг или инфаркта. Инфекция тоже исключается. Ведь разные организмы по-разному сопротивляются болезням. Сильные сдаются после долгой борьбы, те, что послабее, — быстро. И потом — человек может быть совсем не подверженным болезни, у него может быть врожденный иммунитет. В конце концов, если бы на борту «Сверре» появились больные, это обязательно было бы отмечено в судовом журнале. Значит, остается две причины. В каком случае несколько десятков людей за пять-шесть минут могут отправиться на тот свет? По-моему, только в том, если они все одновременно получили сильное пищевое отравление, или же если воздух, которым они дышали, был отравлен.

Сорокин недоверчиво хмыкнул:

— Но что могло отравить воздух? Разве только груз. Если у них в трюмах были какие-нибудь химикаты…

— Воздух мог быть отравлен не только изнутри корабля, но и снаружи, — сказал радист.

— А мне кажется, что изнутри, — возразил капитан.

— Но это не объясняет случая с «Уранг Меданом», — сказал Бабичев. — Ведь ясно сказано, что голландец был загружен копрой, сандалом и кофе.

— Э, знаю я капитанов этих фрахтеров! — поморщился Сорокин. — По грузовым ведомостям они принимают на борт тропическую древесину и лимоны, а контрабандой провозят автоматы, патроны и пластическую взрывчатку. Чем ты объяснишь взрыв, утопивший судно? Кофе, что ли, сдетонировало? Конечно, у них в трюмах было кое-что, кроме сандала и мякоти кокосового ореха. Год-то какой? Сорок восьмой. Голландцы в Индонезии как на пороховой бочке. И готовились к войне, конечно.

— Владимир Сергеевич, а вентиляция? Ведь при такой вентиляции, которая существует на современных судах, ни один газ не удержится во внутренних помещениях и минуты. А тем более в тропиках, где вентиляцию включают всегда на полную мощность. Нет, вернее всего предположить, что отравилась команда извне. Сам воздух вокруг корабля был отравлен.

— Но тогда возникает вопрос — откуда взялся этот сильно действующий газ?

— Пожалуй, и здесь может быть только одно объяснение, — сказал радист. — И Атлантика, и район архипелага — зоны великого разлома земной коры. Здесь сотни вулканов. Один Мерапи на Яве чего только стоит! А подводных извержений в этих районах происходит несколько в год. Возможно, что «Уранг Медан» проходил над таким вулканом в тот момент, когда начиналось извержение. Огромный пузырь газов взлетел из глубины океана к поверхности и охватил корабль. Мощные вентиляторы всосали отравленный воздух внутрь судна и разогнали его по всем помещениям. Люди погибали от удушья, даже не понимая, что происходит. Вот почему на лицах выражение ужаса. Они были застигнуты смертью врасплох…

— Правдоподобно, но не совсем. А как ты объяснишь гибель команды «Сверре»? В Баренцевом море нет никаких разломов и тектонических зон. За тысячу лет здесь не было зарегистрировано ни одного вулкана.

— «Сверре» — случай особый, — сказал радист. — Можно предположить, что они отравились пищей…

Капитан решительно посмотрел на часы.

— Вот что, Григорий Андреевич. Хватит плести канаты из морской пены. И без нас всяких сказок достаточно выдумано. Придем в порт. Почитаем на досуге норвежские газеты. Дождемся Арсена Гобедашвили. И все узнаем.