Когда исчезает страх
Шрифт:
— Виноват один. Зовут его Владимиром Николаевичем. Вы же знаете сомовский характер! Нужно было ждать, что он отстранит Яна.
— Прежде я таких разговоров не слышал.
— Я всюду твердил: самодура Сомова нельзя посылать, он отравит жизнь молодежи, будет пакостить и вредить чужим ученикам.
— Вы это и Яну сказали? — перебил его Эдуард Робертович.
— Н-н… — замялся Гарибан. — Может, что-то такое говорил, не помню. У вас какие-нибудь новости?
— Да, очень хорошие новости! Он ведет себя как последний мерзавец. У вас, говорят, этому
— У меня? — изумился Евгений Рудольфович. — Да я месяцами спиртного в рот не беру. Клевета, инсинуации Сомова! Наоборот, я учил Яна вести себя так, чтобы не давать повода.
Остро вглядевшись в глаза Гарибана, Ширвис уловил в них растерянность и тревогу.
— Лжете! — крикнул он, ударив кулаком по столу. — Я Володю как себя знаю… Мы из одного котелка…
Он сделал такое движение, точно хотел подняться, и вдруг схватился за грудь. Старому Ширвису показалось, что в этот момент в комнате с треском лопнула электрическая лампочка… Горячий и острый осколок ее застрял у него под лопаткой. Боль отдалась в левый локоть. Стало темно…
Эдуард Робертович хватал открытым ртом воздух, а в легкие, казалось, ничего не поступало. Внутри жгло. И точно издалека доносился настойчивый голос Гарибана:
— Выпейте.
Ощутив на губах холодное стекло, Ширвис сделал несколько судорожных глотков, и ему как будто стало легче.
— Вам нельзя быть в помещении. Здесь слишком душно. Выйдемте на улицу, — вкрадчиво просил Гарибан.
Он профессиональным чутьем угадывал, что это не простой припадок, и в раздражении думал: «Не хватало, чтобы инфарктник в моей квартире застрял месяца на два. Его не позволят перевезти. Надо скорее спровадить».
И Гарибан с еще большей настойчивостью стал уговаривать:
— Я вас провожу, мы поговорим по дороге.
Он помог Ширвису подняться, надел на его голову шляпу и, бережно поддерживая, вывел на ночную улицу. Там они оба отдышались и медленно пошли дальше.
Высоко в небе стояла бледная луна. Слабый ветер перебирал листья деревьев. Гарибан довел Ширвиса до скверика, усадил на скамью и с нескрываемым раздражением спросил:
— Что там стряслось с вашим Яном?
Эдуард Робертович молчал. Ему было плохо, к горлу подкатывала тошнота. В сердце торчал острый, раскаленный осколок. В голове звенело…
— Говорите, что вам удалось узнать?
Ширвис, видимо желая любым способом вдохнуть воздух, приподнялся, чуть развел руки — и со стоном рухнул на скамью.
Гарибан нагнулся над ним, дрожащими руками зажег спичку и, увидев пузырившуюся на губах кровь, понял: «Умирает! Надо скорей вызвать «неотложную»».
Он выбежал из сквера, чтобы позвать дворника, но тут же одумался: «Зачем? Ему уже не поможешь, а беду на себя накличешь. Любой скажет: «Вы же врач, видели, в каком состоянии человек. Как могли вывести его на улицу?» А если он оправится и сообщит, что я его покинул?»
На тускло освещенной улице не было видно ни дворников, ни милиционера.
«Да, лучше не звать. Ведь никто не знает, что он
Гарибан вернулся в сквер. Ширвис еще хрипел. Евгений Рудольфович поднял его холодную руку и стиснул запястье. Пульс не прощупывался. «Кончается, — понял врач. — Вызовы бесполезны».
Он поднялся, огляделся по сторонам, — не видел ли его кто-нибудь здесь? И, вытерев платком взмокшее от волнения лицо, пошел прочь по самой затемненной части сквера.
Глава семнадцатая
Покинув стадион, Ян со Штолем поехали разыскивать Лэйна. В гостинице маленького импрессарио не оказалось.
— Тогда мы его «на обрыве» найдем, — заверил Штоль.
Они помчались на окраину города. В темноте накрапывал дождь. Где-то далеко рокотал гром. Освещенный фарами мокрый асфальт, казалось, дымился.
Яну было жарко. Опустив боковое окно, он то и дело высовывал голову, подставляя ее холодным, секущим струям дождя.
От обиды боксеру хотелось кричать и буянить, а Штоль, учитывая его состояние, сочувственно вздыхал и говорил:
— Твою, жизнь надо сделать лучше. Мы найдем Лэйна, я буду помогать.
Ян не слушал его, он приглаживал мокрые волосы горячей ладонью и думал о мести Сомову: «Я напишу письмо в Высший совет физкультуры. Я сумею оправдать себя. Пусть старому дураку накостыляют за все».
Дождь внезапно стих. Насыщенный озоном воздух бодрил и освежал. Машина, разбрызгивая пенистые лужи, приближалась к скалистым обрывам над Осло-фиордом.
Яна вдруг охватило беспокойство: «А то ли я делаю? Они же, меня будут искать». Но раздумывать было поздно, машина круто свернула в сторону и, пройдя сотню метров, остановилась у ресторана, построенного из толстых и темных бревен наподобие жилищ викингов.
Штоль любезно подтолкнул Ширвиса:
— Я думаю, он будет здесь.
И они действительно нашли Лэйна за круглым столиком на террасе. Пучеглазый импрессарио не торопясь, причмокивая обгрызал цыплячье крылышко. Видно было, что он кого-то ждет. Перед ним стояло несколько бутылок вина, фрукты и два чистых прибора. Увидев Штоля с Яном, он бросился к ним навстречу и что-то сказал судетскому немцу. Тот одобрительно похлопал его по плечу и пригласил Яна за столик.
Лэйн, довольно потирая руки, позвал мальчика для поручений. Пока он разговаривал с ним, Штоль пояснил:
— Мы могли немного разориться, но ваш Кочеванов помог получить недурной выигрыш. Можно хорошо кутить. Лэйн вызывает Божену.
— Не надо, — запротестовал Ян. — Через час я должен вернуться к своим.
Штоль удивился:
— После всего случившегося ты имеешь желание просить прощения? Тебе как чемпиону надо показать самолюбие.
— Понимаете, у меня старики… отец с матерью.
— Какой боксер думает о папа с мамой? — с укоризной сказал судетский немец. — Не надо говорить стыдные слова.