Когда исчезает страх
Шрифт:
От ощущения нависшей над ним непоправимой беды Яну плохо спалось: он поднимался с постели разбитым, Нехотя шел на разминку, уныло садился завтракать и ел без аппетита.
Тревожное чувство, словно схватив за глотку, ни на секунду не отпускало его. Порой Ян даже грезил наяву. Он видел переполненный стадион — тысячи лиц, белеющих во мгле, и ярко освещенный квадрат ринга, похожий на помост для казней. За канатами — рефери. Он весь в белом. Лысый череп блестит, глаза — черные впадины. Едва слышен его голос…
И вдруг словно по трибунам прошел
Но вот наступает очередь Яна. Он идет с опущенной головой, и стадион встречает его безмолвием. Ян всюду натыкается на колючие, недружелюбные взгляды и недобрые усмешки. Никто не сочувствует ему. Все, даже судьи, хотят поражения. Ни одна душа не будет болеть за него.
«Таким могильным холодом и ненавистью, наверное, встречали Риверу из рассказа Джека Лондона «Мексиканец», — с горечью думал Ян. — Но ему было за что драться. Он видел перед собой ясную цель: добыть деньги для борьбы мексиканцев за свободу. Он вместе со своим народом ненавидел гринго [3] и на ринге сражался за революцию. Какую же цель вижу я? Кому нужны мои победы? Только самому себе, для удовлетворения моего тщеславия. А если поражение? Здесь не обретешь ни силы, ни боевого духа. Берлунд может побить. Тогда мое выступление будет выглядеть преднамеренным предательством. Даже Штоль с Лэйном откажутся от меня. Для чего им побитый и презираемый боксер? На нем много не заработаешь. Нет, нельзя мне драться с Берлундом. Домой, только домой, иначе я попаду в еще большую беду».
3
Гринго — презрительная кличка североамериканцев.
Когда вернулся Штоль, Ян потребовал, чтобы его отвезли в Осло.
— Зачем? — недоумевал Штоль. — Здесь спокойнее тренироваться, горный воздух…
— Мне нужны мои вещи. Без них я не могу обойтись, — солгал Ян.
— Но тебе опасно там появляться. Слушай, что они сообщили в прессу.
Штоль стал переводить интервью Сомова, напечатанное в газете.
Владимир Николаевич умышленно подчеркивал, что официальные матчи закончены, что советские боксеры с чувством признательности покидают Норвегию.
На вопрос репортера: «Каким же будет матч Ширвиса с Берлундом?» Сомов ответил:
«О таком матче нашей команде ничего не известно. Это частное дело спортсмена Ширвиса, который, видимо, для собственного удовлетворения желает помериться силами с боксером Берлундом. Матч, конечно, неофициальный, и я его одобрить не могу».
— Смотря, как наши газеты возмущаются.
Штоль начал читать крикливые заголовки буржуазных газет: «Русские отказываются от своего чемпиона», «Большевики боятся проиграть», «Советам невыгоден реванш», «Берлунд на любых условиях
— Ужасный шум вокруг твоего имени, — уверял Штоль. — Это очень хорошо, о такой рекламе мечтает каждый.
На Яна эта весть подействовала угнетающе, а Штоль радовался. Не зря они с Лэйном столько времени охотились за Ширвисом. Скандал вызывает любопытство публики. К кассам хлынут потоки зрителей. Это принесет небывалый барыш.
— Едем в Осло, — продолжал настаивать Ширвис. — Иначе я откажусь драться.
Ян решил явиться в посольство и без утайки все рассказать.
Глава восемнадцатая
Внезапная смерть старого Ширвиса вызвала много недоуменных разговоров. Непонятно было, почему Эдуард Робертович ночью очутился в сквере, так далеко от дома — почти в противоположной стороне города.
Что он там делал в такой поздний час? К кому заходил? Может, его убили и отвезли подальше?
Вскрытие установило, что насилия не было. Смерть наступила от инфаркта миокарда.
— А что это такое? — спросила Ирина у медика.
— Сдали сердечные мышцы, — ответил тот. — В народе это явление называется разрывом сердца.
Бетти Ояровна, потрясенная горем, послала Яну в Осло телеграмму: «Приезжай дома большое горе».
В ожидании сына она не позволила хоронить Эдуарда Робертовича.
С наибольшим участием к ее горю отнесся Гарибан Евгений Рудольфович, казалось, был олицетворением старой, преданной дружбы. Он ежедневно навещал Бетти Ояровну, справлялся о здоровье и каждый раз спрашивал: не нужны ли деньги или какая-нибудь другая помощь?
Друзьям и знакомым опечаленный Евгений Рудольфович как бы по секрету сообщал:
— Я догадываюсь, кто виновник гибели. Его всегдашним недругом был Сомов. Видимо, Эдуарду Робертовичу стало известно, почему его Ян не участвовал в последнем матче в Норвегии. Я думаю, что он связался с Осло по радио.
По наведенным справкам выяснилось, что старый Ширвис действительно в полночь говорил по радио с Осло. Подозрения Гарибана имели под собой почву.
Гарибану важно было пустить слух и подготовить общественное мнение еще до приезда боксеров на родину. Как бы ни оправдывался потом Сомов, ему трудно будет восстановить свое доброе имя.
В день приезда боксеров Евгений Рудольфович зашел к Бетти Ояровне, чтобы подготовить ее. А она вдруг сама захотела поехать в порт.
— Лучше, чем я, никто ему не скажет об отце… Ян ведь такой впечатлительный, — говорила она.
— Я все-таки не советовал бы вам, — мягко пытался отговорить ее Евгений Рудольфович. — Ваше состояние мне не нравится.
— Дома я еще больше буду волноваться, — Бетти Ояровна расплакалась. — Позвоните, пожалуйста, Ирочке. Пусть она заедет за мной.
Евгению Рудольфовичу пришлось позвонить летчице и передать просьбу Бетти Ояровны. Ирина совсем не собиралась встречать Яна, но как она могла отказать подавленной горем матери?