Когда, как и кому я служил под большевиками

Вилькицкий Борис

Все эти годы большевики снаряжали Карские экспедиции без моего участия, но я был подробно осведомляем о том, как они протекают, как дорого обходятся и как бестолково организуются.

Ранним летом 1922 года англичанами была послана советскому правительству так называемая «нота Керзона», наделавшая много шума. Отношения Советов с Англией очень натянулись и грозили перерывом дипломатических отношений. Советское правительство принуждено было отказаться от снаряжения Карской экспедиции, но предоставило в последнюю минуту кооператорам расхлебывать дело и заботиться самим о снаряжении экспедиции, о доставке своих грузов и организации всего дела.

По сведениям, приходившим из Советской России, это было время расцвета НЭПа — новой экономической политики, объявленной Лениным, которая имела гораздо большее значение в жизни страны, чем обычно думают в рядах эмиграции, полагая, что сущность НЭПа была в разрешении ремесленникам самостоятельно работать,

а торговцам — вести мелкие операции за свой счет. Уже тогда я знал и впоследствии видел подтверждение, что Ленин, не видя другого выхода, бил отбой по всему фронту, прикрывая своим авторитетом перед прочими коммунистами начатое им отступление. В эту эпоху так называемые коммунисты-хозяйственники под водительством Ленина, по-видимому, осознали окончательно, что применение в жизни их коммунистических писаний приводит все к большей разрухе, что великой ошибкой их было преследование интеллигенции и ученых, и что надо спасать положение и отступать [49] . Действия их вызвали противодействие со стороны оголтелых коммунистов, на которых до того опиралась власть, но их постепенно прибрали к рукам. В общем, интеллигентные научные и технические работники, остававшиеся в Советской России, получили возможность свободнее дышать и должны были, выправляя положение, налаживать разрушенную жизнь страны. По всем этим данным можно было думать, что в Советской России наступил период политической эволюции, и что надо этой эволюции помочь, чтобы окончательно изжить большевистский режим.

49

Осенью 1922 года из Советской России была выслана большая группа «буржуазной» интеллигенции и ученых. Уже через год-два, когда большевики поняли, что надо «спасать положение и отступать», некоторые из высланных, социолог Питирим Сорокин, например (который в 1918 году, как и Вилькицкий, участвовал в антисоветской организации на Севере России), получили приглашение вернуться.

В Лондон тогда прибыл из Сибири для организации Карской экспедиции старый Закупсбытовский деятель П. М. Линицкий [50] . В Сибири закупсбытские организации были объединены с Центросоюзовскими и продолжали существовать под названием «Сибирского Центросоюза». Линицкий по прибытии разыскал своих и моих друзей, не шедших до того ни на какие компромиссы с советской властью, обрисовал им положение, просил их помочь, убедил, что нельзя упускать благоприятный период и просил их вызвать меня в Лондон.

50

Линицкий П. М. Председатель Енисейского губернского Союза кооператоров.

Прибыв в Лондон в июле 1923 года, после личного обсуждения всей обстановки со своими друзьями, эмигрантами, и с рекомендованным мне ими с лучшей стороны Линицким, я решил, что моим патриотическим долгом является принятие их предложения стать во главе экспедиции, — идти в Сибирь и произвести личную разведку. А в случае подтверждения благоприятных данных, переключиться на дальнейшую работу в России для изживания большевизма.

Технические трудности были велики. Предстояло доставить в Енисей небольшой речной пароход «Кооператор», заканчивавшийся постройкой в Англии с опозданием, имевший вместимость в 110 тонн и осадку около 2 метров. Кроме того, надо было найти, купить и отбуксировать в Енисей большой лихтер (баржу) и доставить разные грузы, в том числе оборудование двух заводов. «Кооператор» за недостатком времени должен был выйти в море, не произведя обычных приемных испытаний, от завода и являясь еще собственностью строившей его верфи. Только по прибытии в Сибирь я должен был оформить окончательную его приемку мною лично и затем сдать особой комиссии от «Сибирского Центросоюза», прибывшей сверху по реке. Команда «Кооператора» состояла из 11 человек девяти разных национальностей. Предстояло найти, купить и подготовить к походу лихтер.

Не останавливаясь на технических подробностях этой экспедиции, выходящих из рамок этой заметки, упомяну лишь кое о чем, рисующем политические настроения того времени. Мне надо было срочно выехать в Голландию для осмотра больших речных лихтеров. Не имея советского паспорта, я не мог получить визу через полпредство. Мои сибирские друзья позвонили по телефону русскому консулу царского времени, который знал меня лично, но к которому я не считал удобным обращаться, так как ехать я был должен по делам советской экспедиции, объяснили ему, в чем дело, и но его рекомендации на следующий день виза была мне поставлена на белом паспорте.

Голландские лихтеры не подошли по сложности их конструкции, они не выдержали бы в открытом море буксировки на волне, но я нашел и купил у английского адмиралтейства

большой морской лихтер в 2000 тонн. Для буксировки лихтера я зафрахтовал вызванный из Архангельска ледокол, послал грузовой пароход под английским флагом принимать грузы в порты Англии и в Гамбурге, заказал кое-какое оборудование для «Кооператора», чтобы возможно лучше обеспечить его океанский переход, и наконец вышел в море.

* * *

Лондонские кооператоры сообщили кого мне предстоит встретить на Енисее, на речной экспедиции, и с кем я могу говорить откровенно о всех политических вопросах.

Войдя в Карское море, я получил от одной из полярных радиостанций телеграмму: «Счастливы слышать, что Вилькицкий опять на родном Севере», с рядом подписей моей бывшей команды. Это было хорошим признаком, так как показывало известную эмансипацию и отсутствие слепой боязни репрессий. По радио я сносился с работавшими на Новой земле старыми друзьями, офицерами, и получил от них с оказией интересные письма. Придя в бухту Диксон, к северу от Енисея, я застал на своей бывшей радиостанции новых людей, но и они горячо меня приветствовали и между прочим сообщили, что скрашивают свое унылое довольствие доставленными мною в 1918 и 1919 годах консервами.

Во главе речной экспедиции, встретившей меня, состояли полковник царского времени, Георгиевский кавалер Ю. А. Конисский [51] и сибиряк присяжный поверенный И. П. Оглоблин. Очень требовательные и придирчивые, мои противники по вопросам приемки судов и грузов, о политике они со мной говорили свободно и высказывали полные оптимизма чаяния и прогнозы.

Узнал я, что ученый физик Н. В. Розе, которому я сдал экспедицию в день эвакуации из Архангельска, оставался моим преемником на этом посту в течение двух лет, пока экспедицию не расформировали. Рассказали мне, что в первые дни, когда советские власти послали мне вдогонку телеграмму с предложением вернуться, большевики бахвалились: «Вот Вилькицкий вернется, мы его в тюрьму; настанет время идти в море, — мы его на корабль, а как снова вернется, — мы его опять в тюрьму!» Но в этом 1923 году никаких признаков такого отношения не было. Сообщили также, что с расформированием экспедиции мои бумаги и моя личная ценнейшая библиотека по Ледовитому океану и Северному морскому пути, которую начал собирать еще мой отец, была сдана в опечатанных ящиках на хранение в Главное гидрографическое управление как личный архив и библиотека Б. А. Вилькицкого.

51

Историк флота В. В. Лобыцын (Москва) пишет: «Офицера с такими инициалами Георгиевского кавалера в списках русской армии и флота 1911–1917 гг. обнаружить не удалось. В списке полковников на 1916 г. присутствует Конисский Владимир Александрович, командир железнодорожного батальона, не являющийся Георгиевским кавалером» (В. В. Лобыцын. «Именной указатель к воспоминаниям Б. А. Вилькицкого «Когда, как и кому я служил под большевиками». Машинописная рукопись. Л. 11).

Начальники речной экспедиции подтвердили мне сведения о НЭПе и о постепенной эмансипации интеллигенции. Говорили: «Живем вопреки большевикам и налаживаем жизнь во всех отраслях. При каждом из нас состоит по одному, а часто и по два архангела-комиссара из несведущих рабочих. В дело они не путаются, только загромождают административный аппарат, получают жалование и беспробудно пьют». Один из таких «архангелов» был и на речной экспедиции, тоже из рабочих, тоже пьяница и тоже довольно безвредный. Говорили они также, что приходится очень много работать, что всюду чувствуется недостаток сведущих лиц и что если бы их было больше, то изживание коммунизма шло бы более быстрым темпом.

Интересно отметить, пожалуй, следующий характерный случай: как-то вечером, после длинного рабочего дня и нудных обсуждений разных придирок к приведенному мной «Кооператору» малосведущих речных капитанов и механиков, остались мы одни в кают-компании и мирно беседовали на волнующие нас темы о грядущих судьбах России, и вот входит неизвестный мне молодой человек, опрятно одетый в суконную солдатскую гимнастерку. Вежливо обращаясь ко мне, он просит разрешения посидеть с нами. Я был готов предложить ему стакан чаю, как И. П. Оглоблин вскочил в сильном раздражении, стал на него кричать и выгнал его вон. Я с удивлением спросил И. П. Оглоблина, почему он так взъелся? Тогда он мне объяснил, что это был агент ГПУ или ЧеКа, не помню уже, как тогда называлось это малопочтенное учреждение, что в Красноярске ему хотели навязать официального представителя от этого учреждения, но что он категорически протестовал. Тогда ГПУ провело этого субъекта в артель грузчиков, нанятых на время плавания на бирже груда, что он, Оглоблин, восстал и против этого, но должен был в конце концов согласиться, получив заверения, что этот заведомый агент будет жить и работать наравне с другими грузчиками и ни во что вмешиваться не посмеет.