Когда киты уходят
Шрифт:
И вдруг словно солнечный раскаленный луч прошел через все ее тело. И первая мысль ее была: разве боль может быть радостью? И тут же ответ: да, боль может быть самой высокой радостью, от которой хочется кричать и плакать светлыми, горячими слезами. Луч бродил по ее телу, зажигая его, рождая невидимый огонь, и хотелось только одного — чтобы это продолжалось бесконечно долго, вечно…
Когда Нау пришла в себя, то в первое мгновение она испугалась того, что все это ей показалось или приснилось.
Но Рэу — так она мысленно назвала мужчину — сидел с ней рядом и держал
Он рассматривал Нау, приближая свое лицо к ней, касался кончиком носа ее носа, и это прикосновение снова разжигало теплившийся в сердцах огонь.
— Разве боль может быть радостью?
— Высшая радость приходит через боль, — ответил Рэу.
Вместе с его словами Нау ощутила знакомые запахи моря — соленой пыли, водорослей, мокрой гальки и распыленных по берегу красных морских звезд.
Перед заходом солнца Рэу встал с примятой травы и зашагал в сторону моря.
Нау шла рядом.
И чем ближе был шум морского прибоя, тем тревожнее становилось в ее душе. Впервые в жизни она без радости подходила к морю.
Вот уже прибой и куличьи стаи на его изломе.
Рэу остановился.
Солнце падало в воду. Над линией, где соединялось небо с водой, оставался верхний край диска, и от него по воде бежала звонкая светлая дорожка, упиравшаяся в мокрый галечный берег.
Рэу ступил на эту дорожку, шагнул в воду, и на том месте, где только что был человек, мелькнул на мгновение китовый фонтан.
Нау в порыве шагнула в воду, но что-то сильное и властное вытолкнуло ее обратно на берег.
А кит уходил все дальше, и вскоре его фонтан померк вместе с последним отблеском погрузившегося в море солнца.
2
Когда солнце вставало над лагуной, достигнув своей высшей точки, Нау спускалась на берег и стояла, пока вдали не начинала играть радуга.
Радость ее росла по мере того, как к берегу приближался кит и громче становилось его взволнованное дыхание.
Обратившись в человека, Рэу брал Нау за руку и шел вместе с ней на мягкие тундровые травы.
Они мало говорили. Многое из того, что нужно было передать друг другу, само собой изливалось через взгляд, прикосновение и даже просто через долгое молчание.
Проходили дни, полные счастья, невидимого и неслышимого полета души. И однажды Нау увидела, что дальние горы покрылись снегом.
— Что это?
— Это то, что погонит нас в другие моря, — ответил Рэу.
— Значит, ты покинешь меня?
Рэу промолчал.
С каждым днем свидания укорачивались, потому что солнце торопилось уйти в воду, сокращая свой небесный путь. В воздухе закружились белые снежинки. Падая на землю, на лужицы, в бочажки, они превращались в холодную воду.
Неуютно становилось на земле.
Птичьи стаи уходили на юг, оглашая опустевшую тундру печальными криками.
Умолк звонкий птичий гомон над ручьем, и сама вода в нем потемнела, загустела от частых дождей.
Нау бродила по тундре и разрывала мышиные норы, чтобы достать из них сладкие
В такие дни Нау боялась, что Рэу не приплывет.
Но он приплывал.
Однако в его ласках появились тревога и нетерпение.
— Почему ты не остаешься со мной до утра?
— Потому что, если я не вернусь с последним лучом, я навсегда останусь на земле, — ответил Рэу.
— А ты этого не хочешь?
— Не знаю, — ответил Рэу.
Еще совсем недавно, по весне, когда он, молодой и сильный, резвился в морской упругой воде, он мог с уверенностью сказать, что никогда и ни за что не променяет вольную морскую стихию на земную твердь. А теперь… Он и не подозревал, что есть в мире такая сила, которая превращает кита в человека и держит его на берегу, заставляя забывать о великой опасности навсегда остаться на земле человеком.
Братья-киты предостерегали его. Отец показал на белую пелену на горизонте. Она с каждым днем приближалась к берегу. Скоро это холодное и белое скует морскую воду и закроет путь к живительному воздуху. Уже ушли в теплые края первейшие враги китов — морские косатки, уплыли моржи, тюлени, и даже мельчайшие морские обитатели, которыми кишели прибрежные отмели, последовали за большими зверями. Все пустыннее и молчаливее становились берега северного моря.
Наступил день, когда за каменным мысом появилась полоса белого льда, и от него ощутимо потянуло холодом и резким студеным запахом. Рэу приплыл не один. Остальные киты держались у кромки льда, пуская высоко в воздух хорошо видимые в стылом тумане фонтаны. Их было так много, что испуганные бакланы поднялись и улетели.
Рэу медленно приближался к берегу, сопровождаемый братьями. Они словно придерживали его, не давая ему коснуться прибрежной гальки. Но Рэу пробился к пенному прибою и вышел на берег.
Он тяжело дышал, и грудь его высоко поднималась.
— Нау, — сказал он, — я пришел к тебе.
— Навсегда?
— Навсегда, — ответил Рэу, и как бы в ответ на эти слова в воздух взметнулись десятки китовых фонтанов, раздробив солнечный свет и заглушив все остальные звуки.
Рэу взял за руку Нау и повел за собой в тундру, подальше от морского берега, от разъяренных китов-сородичей. Он торопился уйти, боясь, что переменит решение и уйдет вместе со своим китовым племенем далеко в южные теплые моря, подальше от надвигающихся льдов.
Они прошли тундровым зеленым берегом лагуны и углубились в холмы, где трава уже не была такой мягкой, а в земле чувствовалось приближение вечной мерзлоты, притаившейся от летнего теплого солнца за толстым слоем мха и прошлогодних трав.
Они уселись на пригорке и долго сидели молча.
Рэу был печален, и на лице его был туман, как в эти осенние утренники.
Нау дотронулась до его щеки пальцем.
Рэу вздрогнул и вздохнул.
— Что будем делать? — спросила Нау.
— Жить будем, — коротко ответил Рэу. — Новой жизнью, жизнью людей.