Когда крепости не сдаются

Голубов Сергей Николаевич

И он посмел усомниться сегодня в дивном уменье Карбышева все преодолеть, — если не силой преодолеть, то осилить хитростью и уменьем… А комдив, усаживаясь в автомобиль и подбирая полы тулупа, говорил полковому инженеру:

— Все — мои дети… И этот, молодой Елочкин, — тоже!

* * *

Железобетонное сооружение в рост человека: С четырех сторон — узкие проходы, как незастекленные окна в новом доме, и ни одной двери. Это — дот. Ночная разведка пехоты обнаруживала доты и устанавливала пути к ним. Ходила пехота в разведку с проводом, чтобы артиллерия могла ее поддержать в нужный момент. Карбышеву очень хотелось попасть в разведку. Интересное дело! Хорошему разведчику нужна не только смелость, а еще и железные

нервы, и воля, и находчивость, и уменье ориентироваться в любой обстановке, и память, и сильное тело… Разведчик не имеет права волноваться. Выдержка и спокойствие — закон для него. Оглядываясь в прошлое, Карбышев с удивлением и тревожной неловкостью вспоминал, что никогда не ходил в настоящую пехотную разведку. И он стал «проситься» у командира корпуса. Но командир корпуса отвечал что-то невнятное. Во всяком случае разрешения не было. Карбышев попробовал «увязаться» в каком-то полку за уходившей группой. Командир полка отменил разведку. Нетрудно было догадаться, отчего все это так получается: Карбышева было приказано «беречь». Это дошло до рядовых бойцов. И они говорили: «Куда вы, товарищ комдив, пойдете?» И все-таки Карбышев пошел…

К полудню мороз ослабел, и снег падал тихо, прямо в глаза, затягивая белой завесой и небо, и лес. Сегодня ночью батальону, которым командовал Мирополов, предстояло выдвинуться вдоль леса по шоссе на три километра. Пообедали. Отметили, что мороз опять начинает забирать. Воздух вдруг сделался таким колючим, что каждым вольным вздохом безжалостно обдиралось горло. Мирополов готовил партию разведчиков. Бойцы надели белые халаты.

— Ей-ей, невозможно, товарищ комдив! — говорил Карбышеву взволнованный Мирополов. — Уж вы поверьте, нельзя! Да и бойцы не согласятся вас взять. Дело, знаете, какое… «Кукушки» — на каждом шагу. Пропустит мимо и бьет в спину — самый подлый у них прием. Вдруг угодит…

Карбышеву это надоело, и он сказал, не скрывая досады:

— Что вы мне все о бойцах толкуете? Разве вы не командир? Я вижу, вы только и умеете, что людям пальцы отхватывать. Заметьте; мы еще с вами не расквитались…

Неизвестно, как понял Мирополов эти сердито-шутливые слова. Несмотря на мороз, он вдруг стал красен и потен. На лице его ярко зажглось выражение самого мучительного конфуза. Да, старое сознание вины перед комдивом и потребность ее искупления были очень сильны в комбате.

— Не расквитались?

— Так точно, нет… товарищ комдив!

Мирополов был из тех простых людей прямой и короткой мысли, для которых не сделать — гораздо труднее, чем сделать, ибо дальных и сложных расчетов действия они не признают. Мирополов остановил свой испуганно-спрашивающий взгляд на Якимахе. И Якимах ответил: подмигнул и еще зачем-то языком прищелкнул, энергично вертя головой туда и сюда. Что должен был означать такой ответ, Мирополов не понял. Еще с академических времен он привык смотреть на Якимаха несколько снизу вверх, осуждая его в глубине души за обидное превосходство над собой. И сейчас, не поняв его сигнала, по обыкновению, обиделся. В конце концов никаких категорических приказаний насчет Карбышева не было. Говорилось: «беречь». То есть прежде всего находиться возле оберегаемого и охранять его собой…

— Как прикажете, товарищ комдив, — сказал Мирополов.

Якимах опять качал головой. И теперь было совершенно понятно, что он возмущен поступком Мирополова. Комбата снова бросило в жар. Однако отступать было уже некуда и некогда: бойцы становились на лыжи…

Шли по шоссе, с пограничниками впереди. Шли гуськом, шли, шли, шли… Каждый следил за впереди идущим. Каждый удивлялся тому, как снег под ногами отливает синевой, а кое-где и вовсе кажется синим. От холода каждому казалось, что череп его под шлемом становится маленьким и голым, — чужим черепом. Якимах по-ребячьи шмыгал носом, и ноздри его слипались — чужие ноздри. Луна еще около получаса цеплялась за верхушки сосен, а потом оторвалась кверху. Ночь засеребрилась, заголубела,

захолодела. Пограничники осадились.

— Стоп! Дальше и мы дороги не знаем. Счастливого пути!

Двинулись. Разглядев на высокой сосне огромное черное пятно нелепой птицы, Якимах почему-то не тотчас понял, что это — финский наблюдатель. А ведь, кажется, достаточно наслышался про «кукушек». Оптический прицел… Черный ручной пулемет…

— Шестьсот метров. Огонь!

Шюцкоровец выронил из рук пулемет и, медленно отделившись от дощатого мостика под ногами, полетел вниз, растворяясь своей серой курткой в столбе белой снежной пыли. Дорога была перегорожена. Тут и противотанковые рвы, и надолбы, и проволока, и завалы из сосен толщиной в полный охват. Надо было завалы обходить. Сзади подтягивался батальон. Вот и Мирополов. Рядом с ним — Карбышев. Мирополов что-то прикинул — ему одному ведомое. Затем приказал старшему разведки:

— Ищите обход справа!

Спустились с шоссе и опять потянулись гуськом через сугробы. Шли около часа, пока не наткнулись на проволоку.

— Сколько?

— Семь колов!

— Режь!

Старший вытащил из сумки гранату «Ф-1». Якимах вспомнил радиус действия этой гранаты и с удовольствием подумал: «Сильная штука!» Разведчики резали проволоку. Она звенела под ножницами, ныла, выла, скрежетала на все лады и свертывалась, как струна, клубками, — мороз сковал ее. Странно, что противник не слышал этой музыки, — он мог бы бить прямо по звону. За проволокой еще шли. Лес тонул в хрусткой тишине. Может быть, из-за касок и подшлемников тишина казалась такой полной, такой подавляющей. Вдруг пустая консервная банка загремела под ногами Якимаха. Что это? Дорога. Стали. Прикрыв фонарик полой шинели, старший долго смотрел на карту.

— Похоже, обошли финнов с тылу…

Знакомый Якимаху голос отозвался.

— Да, мы как раз позади завала…

Якимах вздрогнул и оглянулся. За ним стоял Карбышев.

— Дмитрий Михайлович! Вы как здесь?

— Вырвался с партией… Потихоньку… Все боялся на глаза попасть… Вот мы и позади завала!

Действительно с той стороны, откуда обходом пришла сюда разведка, явственно слышались резкие очереди автоматов «Суоми». Это с завала встречали мирополовский батальон. В темноте поблескивали огненные шнурки трассирующих пуль.

— Ложись!

С каждой минутой обстановка делалась ясней. Завал глядел лицом на батальон, а на разведку — задом. В бревенчатых гнездах завала прятались пулеметные расчеты, — по три человека на гнездо. И Якимаху, который отлично видел в темноте, уже казалось что он различает их пятки.

— Ура!

Это крикнул Карбышев. Теперь он был не в хвосте разведывательной партии, а перед ней.

— Ура! Ура!

Граната «Ф-1» ударилась в спину завала. Ослепительный блеск и грохот разрыва наполнили ночь. Вот уже и нет ни пулеметчиков в гнезде, ни самого гнезда. «Ура» гремит и по ту сторону завала, — батальон идет в атаку. Карбышев опорожнил подсумок убитого пулеметчика. Попробовал вставить в ствольную коробку целую обойму, — не пошла. Загнал патрон — идет, как к себе домой. Пуля щелкнула Якимаха по каске, — дзинь! — каска — наземь. Какой-то высокий человек шагает через бревна завала, торопится, прыгает, бежит. Он — тоже без каски. У него — лысая голова и красное лицо. Он так извалялся в снегу, что и борода у него, и даже брови — белые.

— Товарищ комдив! — кричит он. — Товарищ комдив! Где товарищ комдив?

Это — Мирополов. Нет, нет, все — в порядке. Карбышева не задело. Только шинель пробило осколками, да из ватника повыпустило вату на простор.

— Товарищ комдив! Живы? — кричит Мирополов и радостно машет рукой.

Из руки его брызжет кровь, но он этого не замечает.

— Что это с вами?

Он смотрит на руку. Вместо пальца — лоскутки окровавленной кожи и мелкая осыпь остреньких белых костей.

— Да, действительно… — с недоумением говорит он, — пальца, как не бывало. Вот мы теперь и квиты с вами, товарищ комдив!