Когда крепости не сдаются
Шрифт:
— Согласен, — подтвердил генерал.
Бои в оборонительной полосе имели до сих пор целью дать фронтовому командованию время сорганизовать контрудар и, отбросив прорвавшегося противника, восстановить линию фронта. Но делалось все ясней, что линия фронта может быть создана лишь заново, много восточнее прежней.
Штаб армии передавал войскам, что он перемещается в северо-восточном направлении. Туда же двигались и корпуса, и дивизии ночными переходами и преимущественно колонными путями. Со штабом армии шли несколько стрелковых батальонов; Мирополовский в их числе, — разведка и автообоз с горючим, — боеприпасами и продовольствием. При колонне было два танка. В одном из них ехал командующий…
Двадцать пятого можно было уже без ошибки
В тылу армии высадились неприятельские десанты. Люди со значком зеленого черта на рукаве, — гитлеровские парашютисты, — замелькали кое-где на дорогах и полях. Командующий отправил в тыл два батальона, приказав освободить пути. С батальоном Мирополова пошел Карбышев. В первой же деревне, через которую проходил отряд, выяснилось, где группируется неприятель. На перекрестке проселка и старой дороги командир отряда остановился и приказал устраивать командный пункт. Рота автоматчиков залегла на опушке леса, под елками, где до того спокойно и уединенно сидели одни лишь красные грибки. Саперный взвод расчистил перед лесом площадку. Телефонисты поставили аппараты и потянули провод в батальоны. Установили даже стереотрубу, и дежурный по пункту открыл журнал наблюдения. Все — как надо. Но дальше пошло не так, как надо.
На шоссе, за километр или полтора от командного пункта, вдруг обозначились быстро движущиеся серые груды танков и волнистое месиво мотопехоты. Все, кто мог, схватились за бинокли. В бинокли можно было очень хорошо наблюдать движение: машины шли одна за другой беспрерывной вереницей. И продолжалось их движение не час, не два, а шесть часов, — вплоть до вечера. Как только начало темнеть, командир отряда самолично отправился в разведку. Через час бойцы доставили его на пункт с перебитыми ногами. Встреча с зеленым чертом ни черту, ни ему не обошлась даром. Майор Мирополов вступил в командование отрядом. Карбышев смотрел на него, удивляясь. Как был он много лет назад кряжист, осадист, быковат, — таким и остался. Только лысина его, — он часто снимал фуражку и вытирал лоб, — доползла до макушки, да на висках блестела такая чистая седина, что казалось, будто они обсыпаны снегом. Мирополов подошел к Карбышеву.
— Товарищ генерал-лейтенант! Прошу приказаний!
— Приказаний не будет, — живо отозвался Карбышев, — но посоветовать могу.
— Слушаю-с.
Разведка доносила: по шоссе продолжают двигаться гитлеровские машины; дороги вдоль шоссе тоже забиты гитлеровцами; но проселок и старая дорога пока свободны.
— Ликвидация десантов не удалась, — сказал Карбышев, — затевать большой бой нашими силами — глупо. Задача в том, чтобы нынче же ночью оторваться от противника и, пока не поздно, соединиться со своими.
— Слушаю-с! — повторил Мирополов.
Карбышев рассердился.
— Да не «слушаю-с», а…
— Так точно. Будет исполнено, товарищ генерал-лейтенант!
«Правильно сделали, — с досадой подумал Карбышев, — что выгнали его за глупость из академии…» Между тем Мирополов, не теряя ни минуты, начал распоряжаться. Оставалось неизвестным, что он думал по поводу отрыва от противника: считал ли он такое решение единственно правильным, или, может быть, видел возможность для других действий. Но совет Карбышева он принял, как приказ, и выполнить этот приказ лучше, чем сделал Мирополов, было, пожалуй, нельзя. Старик отлично понимал, что отрыв нужно произвести без шума, что в этом фокус успеха. И, выставив в прикрытие две роты, принял решительно все меры, чтобы спрятать маневр. Было так тихо, что казалось, будто дальний грохот гитлеровских машин на шоссе вырывается из земли под ногами. А с нашей стороны — ни голоса, ни стука. Когда поднялась луна и поля под ее светом сделались белыми, отряд спокойно шел пустой дорогой, быстро подвигаясь к своим.
Итак, задача армии была теперь в том, чтобы вырваться из окружения, которое явно замкнулось
Отходила армия по ночам, а днем билась. По ночам же переносился и командный пункт. Командующий твердо держался правила — переносить пункт только тогда, когда уже было твердо известно, что все корпуса и дивизии получили и выполнили очередной приказ об отходе. Выйдя в район Волковыска, штарм перенес командный пункт на окраину городка, в густой, как пуща, Замковый лес. Волковыск пылал; издали казалось, будто город пляшет в пламени гигантского костра. Сквозь тучи дыма взвивались к небу огненные всплески, и смутные очертания строений то выступали между ними с резкой ясностью, то пропадали без следа. Казалось бы, что на этом костре не найдется места и для одного живого человека. А между тем Волковыск был закупорен отходившими через него войсками. И Карбышев был там, чтобы помочь беде, — рассосать пробку.
Кратчайший путь отхода от Волковыска на Минск лежал через Зельву — прямое продолжение дороги, по которой армия дошла сюда. Но путь этот не нравился командующему. Карта ясно показывала все танкопроходимые места впереди. И мест этих около Зельвы было много. Пока Карбышев был в Волковыске, план командующего зрел и зрел. Местечко Зельва отстояло от Волковыска к востоку на двадцать километров и было расположено на левом берегу речки Зельвянки. В этом именно направлении и выступил Мирополов со своим отрядом, из двух батальонов. Командующий ожидал его возвращения из рекогносцировки утром; но прошла ночь, настало утро; Мирополова не было. Приехал из Волковыска Карбышев со сведениями о том, что в Зельве высадился большой неприятельский десант. Протянулся в бесплодном ожидании еще день. Мирополова не было. И он и отряд его пропали. С этого времени начала теряться связь штарма с войсками. Управление превращалось в какое-то полуправление. И вскоре совсем прекратилось…
Об отходе на Зельву и думать бросили. Оставалось взять от Волковыска покруче на север, перейти Зельвянку у Песков и выбраться на реку Шару поблизости от тех мест, где она впадает в Неман. Так именно и хотел сделать командующий, когда стало известно, что гитлеровцы закрыли все переправы на Шаре отчасти десантами, отчасти диверсиями. Разведка доносила, что не может найти на реке ни одного открытого моста. Штарм уперся в тупик. Все приуныли. Но Карбышев не сдавался.
— То ли бывает! — повторял он.
— А что, например?
— Да хотя бы разгром Второй армии Самсонова в Восточной Пруссии в четырнадцатом году… А нас никто не разгромил. Мы еще сами собираемся громить!..
И вдруг мост отыскался. Он не был показан на карте. Вероятно, потому и гитлеровцы только полуразрушили его с воздуха, но не уничтожили совершенно и не заняли. Мост этот находился неподалеку от устья Шары, возле большой пристани, где раньше об эту летнюю пору скоплялось многое множество мелких сплавных судов — дубасс, лигив, комыг и ботов, — а теперь было пусто, безлюдно и тихо. Когда головной бронедозор добрался, наконец, до места, Карбышев выскочил из машины и огляделся. Речка текла по болотистой долине, закрытой с юга и с севера густыми сосновыми лесами. Стога черного, гниловатого сена торчали на гладких, чуть холмистых берегах. И частые водяные мельницы робко прятали в вешняках свои присохшие затворы; колеса мельниц не двигались, поставы молчали. «Ну, и Шара, — подумал Карбышев, — хоть шаром покати…» Однако и здешний мост не годился для переправы, въезд стоял горбылем, а середина висела, — и надо было сейчас же браться за его «усиление». Карбышев уже облазил с полдюжины воронок от пятисоткилограммовых бомб и занес в аккуратно пополнявшуюся с первой военной ночи записную книжку немало ценных цифр, а саперы все не шли…