Когда летом выпадет снег…
Шрифт:
Монастырь был, естественно, женский. Это только укрепило меня в убежденности, что здесь можно найти если не выход, то, по крайней мере, некую информацию о таковом. Я обошла кругом толстые серые стены, ковырнула пальцем кладку — на совесть сработано, откуда только Компания деньги на постройку взяла. Главные ворота — довольно широкие, гладкие створки, крашенные в черный цвет, — были заперты. Как и небольшая дверца в стене рядом с ними. Я сначала немного поколотила в главные ворота, потом попробовала достучаться в дверцу. Ура, за ней кто-то был. Потому что в ответ на мои стуки верхняя ее половина открылась,
— Чего тебе, дочь моя? — раздраженно вопросила она.
— Помогите несчастной обманутой сироте! — как можно жалостнее запричитала я. — Я жертва насилия и клеветы, а также мужского порока. Где же мне еще искать пристанища, как не в монастыре?
Сестра-привратница вмиг перестала раздражаться и сладко улыбнулась:
— Ты хочешь войти в стены нашего монастыря и стать одной из сестер?
— Хочу, хочу, милая сестра, только впустите меня, молю вас. У меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было.
— Хорошо, хорошо, дитя мое, — нижняя половина дверцы тоже отворилась. Сестра-привратница с пыхтеньем посторонилась — телесными размерами ее Господь явно не обидел. — Сейчас я позову Марту, сестру-ключницу, она тебя и накормит и напоит, и дальше с тобой разберется. Сестра Марта! — оглушительно проревела привратница. — Сестра Марта!
— Иду, сестра Агата, уже иду!
— Эту заблудшую овечку надо пристроить к нам, — привратница ткнула в меня пальцем. Сухонькая сестра Марта, словно из-под земли выросшая на ее крики, подозрительно прищурилась:
— Ты кто? Откуда? Зачем пожаловала?
— Ее несправедливо обидела мирская жизнь, и она решила удалиться от мира, избрав убежищем нашу тихую обитель, — пропела привратница, дружески обнимая меня за талию.
— Ладно, идем. Поесть я тебе дам, так и быть, а потом видно будет. Все равно не нам решать, останешься ты здесь или нет.
Сестра Марта сначала и вправду накормила меня обедом — впрочем, довольно скромным, — а потом взялась проводить к аббатисе и повела через монастырский двор. Солнце палило немилосердно, я задыхалась от жары, обливалась потом и думала лишь об одном — скорей бы добраться куда-нибудь, где не так жарко. И в душ хочется, но о душе мне пока что придется забыть. Ключница распахнула небольшую дверцу, утопленную в стене. За дверцей открылась винтовая лестница. Ключница подобрала полы рясы и стала довольно быстро по ней подниматься. Видно, ходила здесь не один раз в день. Я с непривычки сразу запыхалась, но старалась не отставать. Лестница время от времени прерывалась круглыми деревянными площадками. На третьей по счету площадке я взмолилась:
— Извините, а нам еще долго?
— Нет, всего два пролета, — ответила ключница. У нее-то даже дыхание не сбилось. У меня же ноги дрожали и подгибались. Поэтому когда мы подошли к очередной дверце в стене, я совершенно неприлично пыхтела, не в силах скрывать слабости.
— Вы ждете ребенка? — участливо спросила cестра-ключница.
— Н-нет, — промямлила я.
— Вам здесь нечего бояться. Мы поможем вам родить, и ребенка пристроим куда надо. К нам частенько попадают девицы благородного сословия, которые забеременели неведомо как и от кого.
— Спасибо за заботу, сестра Марта, — я привалилась к стене, пытаясь отдышаться, — но я не беременна.
Сестра-ключница пожала плечами и постучала в дверцу.
— Мать Елена, я привела к вам еще одну заблудшую душу.
— Введите душу, — ответили из-за двери.
Сестра Марта толкнула дверь, и мы оказались в небольшой комнате с широким окном. У окна стоял рабочий стол, подле него — огромное кресло. В углу — узкая лежанка, застеленная чем-то очень простым, как и положено в монастыре. Все. В кресле сидела грузная женщина с ласковыми фиалковыми глазами.
— Это и есть заблудшая душа? — спросила женщина. Я догадалась, что перед нами мать Елена.
— Да, матушка, — ключница поклонилась и неслышно вышла.
— Садись, дитя мое, — мать Елена указала мне на лежанку. — Ты устала? Мы с тобой тут пока побеседуем, а сестра Марта приготовит все для твоего отдыха.
Я села. Честно говоря, у меня было ощущение, что меня либо не за ту принимают, либо в этом монастыре что-то не так. От матери Елены веяло совсем не благолепием, а чем-то другим. Чем именно, я никак не могла понять. Чем-то неприятным. Мать Елена между тем не сводила с меня фиалковых глаз. Словно просверлила во мне дырочку и теперь пыталась через нее копаться внутри меня, как в кукольном механизме. А может, пробовала на зуб, как кошка свежепойманную мышь.
— Ты одинока, верно? Тебе некуда идти?
— Да, матушка, — кивнула я.
— Что ж, ты вполне можешь остаться у нас. Сейчас ты спустишься вниз, умоешься, поешь, тебе дадут чистую рубаху, а одежду твою мы тем временем почистим. Поживешь у нас немного, а потом решишь, что тебе больше по душе — мир или наш храм Божий.
Вообще-то переночевать здесь было бы неплохо. Еда, постель, одежду на халяву почистят опять же. И все же не нравилось мне здесь. Что именно — я никак не могла понять.
— Скажи мне откровенно, дитя мое, — ты из тех, кого жестоко обманули? Да? Над тобой надругались, обесчестили, и тебе пришлось бежать? Я верно говорю?
Я снова кивнула. Вводить мать Елену в курс дела я совершенно не собиралась, и коли она сама выдумывает всю эту чепуху с бесчестьем, то я ей подыграю. Главное — не переборщить.
— Хорошо, дитя мое. По твоему виду я понимаю, что ты не в силах говорить об этом вслух. Тогда сам Господь направил твои стопы к нам, сестрам Своим. Пока ступай. Я не буду утомлять тебя беседой. Ты и так утомлена дорогой и… страданиями, — мать Елена странно запнулась. — Поди, поди, — сунула мне в губы пухлую руку, которую я громко чмокнула. А на лестнице с наслаждением вытерла губы рукавом. И спустилась вниз — это удалось мне гораздо легче, чем подъем в келью аббатисы.
До вечера я провалялась в келейке на соломенном тюфячке. А вечером за мной пришли сразу три монахини и сладкими голосами стали рассказывать, что долг их монастыря — помогать страждущим и заблудшим. И коли страждущая душа выразила желание постричься, так не им вмешиваться. Мать Елена велела им приготовить меня к ночному постригу. Мне все это не понравилось. Особенно то, что одна из них сказала:
— Не бойся, сладенькая, тебе должно очень понравиться. Пойдем-ка с нами. Ты должна быть чиста душой и телом, когда предстанешь перед нашей настоятельницей и Господом.