Когда людоед очнется
Шрифт:
— Но садовники думают, что есть…
— Садовники ошибаются. Они хотят защитить своего друга и ищут объяснение. То, которое они нашли, лишено всякого смысла. По ночам парки закрыты. Существует лишь ничтожная вероятность, что маньяк найдет там жертву. Кто мог догадаться, что Лу перебирается через решетки, чтобы побыть в одиночестве? Только тот, кто ее знал. Ее убили в Монсури, потому что это невозможно было сделать в переполненной общине.
— Но почему именно Лу?
— А почему Джулия Кларк?
Она всмотрелась в него, и ему этот взгляд не понравился.
— Американская полиция тоже его разыскивает, — сказал он. — В
Он хотел было сжать ее плечо, но сдержался.
— Фрэзер был и вашим другом?
Она положила руку ему на грудь, словно пыталась защититься от реальности. Он почувствовал, как от этого прикосновения все перевернулось у него внутри, и попытался взять ее руку в свои. Но она ее отняла. Теперь она была разгневана. Глаза ее сверкали.
— Bullshit! Брэд очень хорошо относился к Джулии. Бен был его лучшим другом.
— Вы были знакомы с Джулией Кларк?
— No.
— Тогда откуда вы знаете, какие чувства Брэд к ней испытывал?
— Я доверяю своей интуиции.
— Мне не следовало разглашать эти сведения. Но я боюсь за вас, я вам уже говорил. Выслушайте меня. Марке ездил в Новый Орлеан и мог встретить там Арсено. Понимаете?
— И нанять его, чтобы убить Лу Неккер? Are you out of your fucking mind? [19]
19
У вас что, крыша поехала? (англ.).
— У Арсено подходящие данные для наемного убийцы.
— То, что его разыскивают в моей стране, еще не значит, что он виновен.
— Фрэзер был богаче его, удачливее в любви. И потом, когда Кларк исчезла, она была ровесницей Неккер. И тоже играла на гитаре.
Казалось, это подействовало на Ингрид.
— Вы пытаетесь представить его маньяком, монстром…
— У Кларков так никто и не потребовал выкупа. Отец обвинял Бенджамина Фрэзера. Интуитивно, как вы говорите. Но возможно, интуиция его подвела.
— Я напрасно вас побеспокоила. Даже не знаю, зачем я пришла…
Она направилась к выходу. Ему хотелось окликнуть ее по имени. Ее фигура растворилась в уличном свете.
— Хороша, — заметил Рашид.
— Беда в том…
— В чем же?
— Она здорово меня зацепила.
— И что ты намерен делать?
— Измотать себя боксом и работой.
— Тем лучше для меня и тем хуже для плохих парней.
— С тобой такое случалось?
— Давным-давно. С тех пор как я женился на Летиции, другие девушки мне не нужны. Разве что иногда взбредет в голову… Но тут же проходит.
— Я уже обманывал Беатрису, зная, что это не всерьез. А сейчас все по-другому.
— В каком смысле по-другому?
— Мне до боли хотелось обнять ее, поцеловать. Но я не должен заходить дальше. Иначе…
— Иначе?
— Моя жизнь рухнет.
— А тебе не случалось мечтать, чтобы она рухнула?
Он едва не ответил, но промолчал. Они снова поднялись на ринг и возобновили поединок. Рашид выложился по полной.
Дюген принял такой горячий душ, какой только мог вытерпеть. Он молился, чтобы его мечты развеялись. Но они лишь сгустились. Сцена «Калипсо», залитая белым светом. Платье-цветок. Свободные движения ее молочно-белого тела, одновременно грациозные и волнующие. Округлости грудей, подобные шелковым
21
Лола уже умаялась, а день еще только начался. Она чувствовала себя гигантской неваляшкой, гоняющейся за призраком. Матье Шевийи по природе своей оказался неуловимым. А хуже всего то, что ему удавалось испаряться на ограниченном пространстве Восьмого округа. По телефону этот разговорчивый, остроумный, даже немного чудаковатый господин обещал все утро быть дома. Но его обещания стоили не больше, чем клятвы ярмарочного зазывалы. Она отправилась к нему домой на улицу Галилея, но там консьержка послала ее на улицу Понтье, по ту сторону Елисейских Полей, в кафе «Эпикур», где финансист был завсегдатаем. Когда же она пришла туда, официант сообщил ей, что они с месье Шевийи разминулись на каких-то пятнадцать минут, и сейчас он, вероятно, в своем бридж-клубе на улице Альфреда де Виньи, неподалеку от парка Монсо. Лола попросила дать ей описание финансиста.
— Худой светловолосый господин с живыми, глубоко посаженными глазами, обычно в черном костюме с ослабленным узлом на галстуке, и у него такой вид, будто он рассказывает себе анекдоты.
Брюзжа, Лола снова пустилась в путь.
Перед клубом расхаживал чернокожий швейцар в красной ливрее с золотыми галунами. Именно он целыми днями парковал машины игроков в бридж на переполненных окрестных улицах. Но ему никогда не приходилось парковать машину Матье Шевийи. Или хотя бы велосипед. Тот был закоренелым пешеходом.
— А сейчас он в клубе?
Швейцар признал, что это так, и загадочная улыбка блуждала у него на губах, когда он сообщал ей, что в «Круг Виньи» нельзя попасть без членского билета.
— Швейцар в приемной — настоящая немецкая овчарка в итальянском прикиде, — пояснил он, садясь в «астон-мартин», который поручила его заботам супружеская пара.
Лола ему не поверила и попытала счастья. Высокий блондин в безупречном черном костюме с ледяной вежливостью отказался ее впустить. Пришлось отступить. Швейцар рассказал ей, что Шевийи порой, в зависимости от настроения, просиживает в клубе часами. Стоически приняв это известие, она оперлась на «мерседес» и снова погрузилась в «Господина пряностей».
Бугенвилль смирился с неизбежным. Им не удастся достичь южного материка с его вожделенными пряностями. Тем временем на них градом сыпались беды. Пришлось отражать бесчисленные набеги вооруженных копьями туземцев, совсем не таких гостеприимных, как жители Киферы. Вблизи Футуны цинга и лихорадка снова принялись косить матросов, изнуренных длительным плаванием среди островов бесконечного архипелага. Между тем трюмы были полны, и лучше всего было воспользоваться этим, чтобы преодолеть как можно больше миль.