Когда меня не стало

Данилова Анна

Зу-Зу остановила машину перед массивными воротами, и ей показалось, что биение ее сердца прекратилось. Ужас перед содеянным парализовал ее. А что, если сейчас раздастся вой сирены, покажутся желтые милицейские фургоны, и ЭТИ ЛЮДИ В ФОРМЕ окружат ее, арестуют, а потом посадят в тюрьму?

Ее страх был обоснованным: она не была уверена, что запомнила шифр, при помощи которого открывались ворота. Где лежал ключ, она помнила достаточно хорошо, но, пока он не окажется у нее в руках, она навряд ли успокоится.

«Три, шесть, девять, один».

Она вышла из машины и остановилась перед

невысоким столбиком с миниатюрной крышей, под которой пряталась от дождя панель с кнопками. Она набрала четыре цифры и, услышав глухой металлический щелчок, вздрогнула и почувствовала, что близка к истерике. Подошла к воротам и легко коснулась рукой холодной мокрой поверхности. Несколько энергичных движений – и ворота раскрылись. Зу-Зу нырнула в машину, которая продолжала преданно работать, и довольно сносно въехала через ворота во двор. Сразу же закрыла их за собой, снова вернулась в машину и заехала под навес: ей важно было, чтобы машину никто не увидел даже сверху.

Ключ она нашла в условленном месте, в щели наружного жалюзи. Трясущимися руками открыла замок и, войдя в дом и захлопнув за собой дверь, без сил рухнула прямо на пол.

Очевидно, Зу-Зу потеряла сознание, потому что, придя в себя, долго не могла понять, где же она находится. «Макс», – позвала она, чувствуя, что окончательно замерзла. Но ей никто не ответил.

Она поднялась и, нашарив выключатель, зажгла свет в коридоре, затем везде, где только можно было. Она знала, что окна дома плотно завешены непроницаемыми портьерами, «чтобы никто не знал, дома я или нет», как говорил Борисов. У него было много женщин, и, чтобы не осложнять себе жизнь, он придумал эти шторы. Еще он любил по этому случаю упоминать англичан, повторяя где надо и не надо: «Мой дом – моя крепость».

– Твой дом – теперь моя крепость, – проговорила она, срывая с себя ненавистную чужую одежду и направляясь на кухню. Включив электрокотел и проверив, поступает ли в него вода, она с нетерпением принялась ждать, когда же он нагреется. Но прождала она совсем немного, минуты две, после чего решила включить вообще все имеющиеся в доме отопительные приборы.

Она уже чувствовала, что заболеет, потому что организм неспособен в одночасье справиться со всеми обрушившимися на него хворями. Конечно же, она простынет, подхватит грипп или ангину, а то и воспаление легких, кроме того, она наверняка подцепила на свалке какую-нибудь заразу, от которой и умрет…

В аптечке она нашла аспирин, но-шпу, анальгин, фенобарбитал, витамины и великое множество презервативов. «Ничего лишнего». Она выпила сразу две таблетки аспирина и вернулась в ванную.

Когда из крана пошла горячая вода, на душе Зу-Зу сразу стало легче.

Она подождала, пока ванна наберется хотя бы на треть, после чего забралась в нее, погрузив в блаженное тепло свое многострадальное тело. Уже через четверть часа вода приобрела кофейный оттенок. В ход пошло мыло, мочалка, затем шампуни. Пришлось набирать воду заново.

Она вышла из ванны, ощущая себя вареной. Сердце выпрыгивало из груди.

В мужском черном халате до пят она, едва передвигая от слабости ноги, вошла на кухню и вскипятила чайник. Приготовила себе большую чашку куриного бульона из кубиков, распечатала

коробку со сдобными ореховыми булочками, вскрыла банку с шоколадной пастой, сорвала пленку с нарезанной ветчины и сняла фольгу с баночки йогурта. Оставалось только открыть коробку с персиковым соком, когда Зу-Зу почувствовала, что снова теряет сознание.

«Зу-Зу, я здесь…» – услышала она голос Макса и заплакала. Навзрыд, совсем по-девчоночьи, в голос.

Успокоилась, выпила соку, затем бульону и принялась намазывать пастой булочки.

«Макс, как жаль, что тебя нет, ты напрасно не подождал меня тогда… Напрасно…»

Глава 3

18 июля

Утром она открыла глаза и первым делом попыталась определить, здорова ли она. Обычно после того, как Зу-Зу попадала под дождь, уже на следующий день у нее поднималась температура, начинало першить горло и закладывало нос. Но на этот раз организм, видимо, решил, что с нее и так достаточно несчастий, а потому, удовлетворившись двойной порцией аспирина с вечера, пребывал в довольно-таки сносном состоянии.

Ей предстояло начинать все заново. Потеряв Макса, она лишилась не только душевного покоя и жизни, заполненной любовью и заботой, но и самых элементарных вещей, если можно так назвать огромную квартиру и загородный дом, который они привыкли считать своей дачей. Кроме того, у нее не было денег. Пластиковая карточка сгорела вместе с остальными документами, которыми она пользовалась в банке при получении денег со своего счета. После того как Зу-Зу узнала, что ее считают погибшей, ей не хотелось раньше времени заявлять о своей персоне. Но она понимала, что не сможет пропустить похороны Макса.

«Максим, я приду попрощаться с тобой, чего бы мне это ни стоило».

Она произнесла это вслух, поднялась с постели, открыла шкаф и, к своей радости, обнаружила в нем довольно приличный выбор мужской одежды. Она уже решила, что в женской одежде ее узнают без труда, а мужская одежда в состоянии хотя бы на время сбить с толку людей, отлично знающих ее.

Но стоило ей облачиться в шерстяной темный костюм Борисова, как стало ясно: у нее ничего не получится. Даже если она наденет мужской парик. У нее слишком тонкая кость, слишком плавные движения, она слишком женщина, чтобы естественно выглядеть в мужской одежде.

Решение пришло само. Длинный вязаный джемпер, скрывающий фигуру, приличные, почти новые джинсы и косынка на голове в сочетании с темными очками (косынка нашлась в ванной комнате, ее оставила какая-то подружка Борисова, «спасибо ей») – в этом Зу-Зу выглядела, как существо неопределенного пола. Среднего рода.

Денег оставалось только на то, чтобы на автобусе доехать до центра города, а там с помощью телефонного звонка справиться о дате похорон. Звонить кому бы то ни было она уже не собиралась, поскольку она рассчитывала заехать в юридическую контору, которой руководил Макс, чтобы там на месте убедиться в том, что он действительно мертв: в таких случаях в каждой приличной организации помещают портрет покойного в черной рамке и вешают объявление о дате и времени похорон. Ведь ей все еще не верилось, что его нет.