Когда мир изменился

Перумов Ник

Его зажимали в угол, медленно, но верно.

Этиа Аурикома пряталась за спиной сержанта, зажав рот ладошкой.

Серые твари сообразили, что к чему. Их было шестеро, да четвёрка гиббетов билась крыльями о доски потолка.

Короткая цепь по-прежнему стягивала запястья некроманта, цепь не простая, хоть и покрытая ржой — магия стекала с неё, словно дождевые капли.

Ну что ж, будем по-плохому…

У ног некроманта бился в корчах солдат, лишившийся обеих ног — одной не было аж до самого бедра — и кистей на обеих руках. Глаза закатились от боли, он выл и орал, и должен

был бы умереть от потери крови, но раны запеклись, покрылись черной коркой, и он жил, жил себе на горе и на…

И на горе другим, вдруг понял Фесс.

А ещё понял, что надо делать.

Острие глефы чиркнуло, рассекая артерии несчастного.

…Жертва была не подготовлена. Отсутствовала магическая фигура, и даже руну толком было не накинуть из-за скованных рук; но грубая, горячая сила, пронизанная и перевитая ужасом и агонией, пылала словно пламя.

Оно вырвалось из поневоле грубых и неверных форм; растрачивалось зря, било не туда — но всё-таки вокруг древка глефы закружилась спираль тонкого, почти невидимого огня; языки его заплясали на чёрных от слизи клинках, пожирая нечистоту и грязь; головы мертвяков лопались одна за другой, заливая всё вокруг чёрной жижей, ломая крылья гиббетам и вбивая их в брёвна стен.

Хруст, мокрое чавканье, зловоние — и нарастающий рёв дикого, вырвавшегося на волю пламени.

Что-то истошно вопил сэр Конрад, но Фесс уже не слушал.

Он уже почти догадался, что тут происходит и что предстоит сделать. Пусть со скованными руками, но сделать.

— Конрад! Спасай людей, вытаскивайте наружу!..

Пинком распахнул дверь.

Ночь встретила серым предрассветным маревом, она жадно ловила и пила, словно кровь, алые отсветы пожара.

— Покажись!..

Гиббеты кружили над полыхающей караульней, словно стервятники. Кружили, но спускаться пока не спешили.

Зато спешили другие. Ломая рогатки, раздирая кольями собственные брюха и лапы, ползла ещё дюжина мертвяков, уже другого вида — раздутые, распухшие трупы, «свежачки», пролежавшие в могилах совсем недолго. Судя по лохмотьям и обезображенным лицам — отверженные маркграфства, бродяги и нищие, мелкие воришки из самых неудачливых, отдавшие концы то ли в подземельях, то ли в каторжных работах; наспех зарытые без гробов и даже самой простой молитвы в неглубоких рвах — откуда и были извлечены.

Они пёрли без строя и порядка, толпой, толкаясь и пихаясь, и некроманту не потребовалось бы много времени упокоить их всех, но чуть поодаль, у самого края леса, застыла высокая и тощая, словно жердь, фигура в широченном плаще, висевшем на ней, как на вешалке. Скалился нагой череп с остатками чёрной бороды на подбородке, и два огня — как и положено, красные — горели в глазницах.

Лич. Это был лич.

Маг, возжелавший бессмертия и нарушивший ради этого всего законы, писаные и неписаные. Маг, которого тащило по неумолимой спирали, а он сопротивлялся, дёргался, трепыхался, тщась отдалить неминуемое; и каждая его попытка орошалась кровью, кровью и ещё раз кровью.

Разумеется, чужой.

Глава III

Нижняя

челюсть чудища заходила ходуном, задёргалась, заскрипела, словно немазаные колёса. Очевидно, изображало это хохот.

За спиной некроманта жарким и жадным пламенем пылала караулка, из огня и дыма копейщики вер Семмануса вытаскивали задыхающихся в кашле раненых, кого смогли и успели. Сила погибающих ощущалась, словно тот же огненный жар, горячила кровь в жилах, туманила взор, властно требовала боя и мщения.

Нельзя, сказал себе Фесс. Нельзя, если я ещё хоть что-то правильно помню.

Посланные личем неупокоенные меж тем распихали и растолкали рогатки, что смогли — переломали. Это были не жуткие смерть-дети, просто свежие трупы, выкопанные и анимированные, но всё равно, они были страшным противником.

Особенно рядом со своим господином.

Личи при трансформе теряют львиную долю магических талантов и умений, но этому, с бородой, хватило и остатков. Поросшая чёрным длинным волосом челюсть дергалась в жутком подобии смеха, и Фесс вдруг ощутил, как чужая сила пытается заткнуть ему рот, сдавить горло, лишив дыхания; глаза резало, словно в них брызнули кислым соком.

Глефа описала широкую дугу, сверкнули в пламени пожара лезвия. Ближайшему мертвяку снесло голову, из обрубка шеи хлынула чёрная парящая жижа.

Ого. Постарался лич, накачал своих!..

За спиной хлопнул одинокий арбалет — это сержант Артеур пустил стрелу; наконечник с тупым хлюпаньем ушёл в грудь ходячего трупа почти полностью, но не остановил.

За спиной сержанта всё так же пряталась Этиа.

Второму мертвяку точно так же срубило начавшую гнить башку, остальные продолжали напирать, тупо, без строя и без оружия, но зато и без страха или колебаний.

Лич хохотал.

— Вперёд! Именем Господа! — кажется, это сам сэр Конрад. Выбрался, значит…

— Нет! — крикнул некромант, но доблестный сэр рыцарь уже врубился в ближайшего мертвяка, продырявив ему мечом бок. За вер Семманусом последовали его солдаты, опустив пики, и это было очень плохо, потому что.

— Бегите! — рявкнул Фесс. — Бегите, глупцы!..

И вновь его не послушались.

Плохо отбиваться, когда запястья у тебя стянуты ржавой цепью.

Сразу пара копий вонзилась в грудь и брюхо раздутого трупа с рыжей бородою, до сих пор засыпанной могильным песком; раздался хруст, словно рвали плотную ткань, и мертвяк, растягивая почерневшие губы в жуткой усмешке, стал вдруг расплываться, растекаться, словно свечка, плоть его жирными волнами потекла по древкам копий, обволакивая их.

Воин постарше и поумнее успел бросить пику. Двое его товарищей помоложе растерялись и опоздали.

Растекавшийся не то тестом, не то кашей мертвяк оседал с жуткой ухмылкой на растянувшихся чёрных губах. Голова его шлёпнулась наземь, а тело, растворившись на глазах, обволокло слизью кисти рук двоих незадачливых пикинёров.

Два вопля, утонувших в рёве пожирающего сруб пламени. Слизь втягивалась под кожаные рукава грубых боевых дублетов, и люди падали, корчась, пытаясь содрать с себя бесполезные уже кирасы.