Когда мы встретимся

Стед Ребекка

Некоторое время назад до нас с Ричардом дошло, что чем больше всякого хлама мама прихватывает с работы, тем сильнее она эту работу ненавидит. Я бросаю взгляд на маркеры и снова берусь за карточки со словами.

Она должна выиграть эти деньги.

То, что прячут

Меня назвали в честь преступника.

Мама говорит, что это слишком драматичный взгляд на жизнь, но правда иногда бывает драматичной.

— Имя «Миранда» неразрывно связано с защитой прав человека, — так она мне заявила прошлой осенью, когда я психанула, потому что Робби на физкультуре сказал, что меня назвали в честь похитителя.

Я тогда забыла ключ в школе, и пришлось два с половиной часа торчать в магазинчике Белл на Амстердам-авеню, пока мама не вернулась с работы. Но я не слишком расстроилась. Я немножко помогла Белл управиться с делами. Ну и книга моя, конечно, была при мне.

— Все еще читаешь эту книжку? — спросила Белл, когда я уселась на свой складной стул возле кассы. — До чего же она у тебя потрепанная.

— Не «все еще», — поправила я, — а «опять».

Я ее читала, наверное, раз сто, еще бы ей не быть потрепанной.

— Расскажи-ка мне про нее, — сказала Белл. — Как она начинается? Я никогда не сужу о книге по обложке. Я сужу по первой строчке.

Первую строчку я знала наизусть — в книгу можно было не заглядывать.

— Стояла темная, ненастная ночь, — сказала я.

— О, такое я уже читала, — оживилась Белл. — Классическое начало. Это я люблю. Ну и про что там дальше?

Я секунду подумала.

— Про одну девочку. Ее зовут Мег. Ее папа исчез, и она отправляется на другую планету, чтоб его спасти.

— А парень у нее есть?

— Вроде того, — сказала я. — Но дело не в этом.

— Сколько ей лет?

— Двенадцать. — Вообще-то в моей книге не говорится, сколько Мег лет, но мне двенадцать, поэтому мне кажется, что ей тоже двенадцать. Когда я читала книгу в самый первый раз, мне было одиннадцать, и я думала, что и ей одиннадцать., — Ах, двенадцать, — сказала Белл. — Тогда парни еще успеются. Давай по порядку.

— Что по порядку?

— Книжку рассказывай. По порядку.

И я начала рассказывать ей мою книгу. Не читать, а просто пересказывать, с первой страницы, когда Мег просыпается ночью и боится грозы.

Белл, пока слушала, сделала мне бутерброд с индейкой и скормила с десяток витаминок С, потому что ей показалось, что у меня заложен нос. Когда она пошла в туалет, я прихватила пару виноградин — я люблю виноград, но мама его никогда не покупает, потому что ей не нравится, в каких условиях заставляют работать сборщиков винограда в Калифорнии.

Когда мама наконец за мной пришла, она обняла Белл и прошептала ей на ухо: «С меня причитается», — как будто я какая-то обуза, а не

человек, который по доброй воле распаковал три ящика зеленых бананов и перерыл всю морозилку в поисках просроченных продуктов. Потом мама купила коробку клубники — хотя я точно знаю, она считает, что клубника у Белл так себе и к тому же чересчур дорогая. Она называет ее НКП. Это расшифровывается как «нечто клубникоподобное».

— Как этому Робби вообще взбрела в голову такая чушь — что человек способен назвать родную дочь в честь убийцы? — спросила мама. До нашего дома было еще полквартала, но она уже держала ключ наготове. Мама не любит топтаться перед дверью, нашаривая в сумке ключи. Говорит, это приманка для грабителей.

— Не убийцы, — сказала я. — Похитителя. У Робби папа прокурор. Он говорит, правило Миранды названо по имени человека, который совершил страшное преступление. Это правда?

— Формально — может быть. Но вообще-то правило Миранды — это жизненно важная вещь. Человеку необходимо знать, что он имеет право хранить молчание и имеет право на адвоката. Это то, без чего правосудие попросту не могло бы…

— «Может быть» означает «да»?

— … и потом, Шекспир. Вообще-то это он придумал имя «Миранда» для героини своей «Бури».

Если подумать, это совершенно логично: мама мечтала быть адвокатом, поступила на юридический факультет и почти окончила первый курс, но тут родилась я, и ей пришлось бросить учебу. Сейчас она работает в юридической конторе помощником адвоката, а заодно и секретарем, потому что контора у них очень маленькая. Ричард работает там же.

Он адвокат. Они очень много делают для бедных, иногда даже для преступников. Но одно дело помогать преступникам, и совсем другое — называть в их честь дочерей.

Мама отперла дверь подъезда — эта дверь из железа и стекла и весит, наверное, целую тонну — и толкнула что было сил, так что каблуки заскользили по плиткам. Когда мы вошли в подъезд, она привалилась к двери спиной и дождалась щелчка. Если дверь закрывается сама, замок обычно не защелкивается, от чего мама просто звереет. Замок входит в список вещей, которые домовладелец не желает чинить.

— Итак? — Я нажала кнопку лифта. — Он похититель или нет?

— Ладно, Мира, — сказала мама. — Один ноль в твою пользу. Я назвала тебя в честь чудовища. Извини. Если тебе не нравится твое имя, можешь его поменять.

Вот в этом она вся. До нее не доходит, что человек привыкает к своему имени, что у человека может быть шок от такой новости.

Дома, в кухне, она кинула пальто на стул, налила в кастрюлю воды и поставила ее на плиту — для спагетти. На ней был оранжевый свитер с высоким воротом, джинсовая юбка и колготки в фиолетово-черную полоску.

— Отпадные колготки, — фыркнула я. Верней, попыталась. Я не знаю точно, как это делается, но в книжках все то и дело презрительно фыркают.