Когда мы встретимся
Шрифт:
На этом месте я всегда старалась придумать какое-нибудь место, куда она могла бы положить пальто, если бы только догадалась.
— А почему ты не бросила его на перекладину в шкафу в прихожей? — спрашивала я.
— Там было пыльно, — отвечала она.
— А на подоконник в кухне?
— Тоже пыльно.
— А приоткрыть дверь в спальню и сверху на нее — пальто?
— Я бы не дотянулась, — говорила она, — а главное, там было пыльно.
В тот день, почти двенадцать лет назад, мама сделала вот что. Она снова надела пальто, подхватила креслице со мной и пошла в магазин. Там она купила швабру, мыло, мусорные пакеты, рулон самоклеящейся
Вернувшись, она вывалила все это на пой, а в освободившийся чистый пакет опустила аккуратно сложенное пальто. Потом повесила этот пакет на дверную ручку и весь день драила квартиру. А мне, по ее словам, хватило сознательности угнездиться в креслице и проспать долго-долго.
В тот день она познакомилась с Луизой, у которой тоже не было мужа. Они встретились в подъезде, когда выносили мусор к бакам. На руках у Луизы был Сэл. Он плакал, но когда увидел меня, замолчал.
Я все это знаю, потому что сто раз просила маму рассказать мне эту историю. Историю о том, как я впервые увидела Сэла.
Потери
Остаться без Сэла означало целый список неприятностей. И в этом списке чуть ли не на первом месте было то, что теперь по дороге из школы я должна была одна проходить мимо сумасшедшего, который стоял у нас на углу.
Он объявился там примерно в начале учебного года, когда мы с Сэлом еще ходили из школы вместе. Его обзывали шизанутым или футболистом, потому что он вдруг ни с того ни с сего принимался пинать воздух — как будто лягал машины, мчащиеся по Амстердам-авеню. Иногда он грозил небу кулаком и выкрикивал какой-то бред, вроде: «Пар горячий? Где купол?» — а потом дико хохотал, запрокидывая голову, так что во рту у него виднелись все пломбы, десятка три, не меньше. И он всегда торчал на нашем углу. Иногда он укладывался спать, сунув голову под почтовый ящик.
— Не называй его шизанутым! — сказала мама. — Это ужасное слово. Нельзя так о людях.
— Даже если у них не все дома?
— Неважно. Все равно это ужасно.
— А ты сама, ты-то как его называешь?
— Да никак, — сказала она, — но мысленно я зову его «человек, который смеется».
Когда мы ходили из школы вместе с Сэлом, мне было легче притворяться, будто я не боюсь человека, который смеется. Потому что Сэл тоже притворялся. Ему становилось сильно не по себе, когда человек, который смеется, тряс кулаком и лягал проезжающие машины. Как Сэл ни старался это скрыть, я точно знала, что он боится, потому что у него лицо становилось как каменное. Я знаю все его выражения лица.
Я привыкла считать, что мы с ним одно целое: Сэл и Миранда, Миранда и Сэл. Я понимала, что это не так, но я так чувствовала.
Раньше, до школы, мы с ним ходили в домашний детский сад к тетеньке из нашего района. Она раздобыла в магазине на Амстердам-авеню прямоугольные обрезки ковролина и на обратной стороне написала имена детей. После обеда она раздавала нам эти прямоугольнички, мы выбирали себе места на полу в гостиной и укладывались спать. Мы с Сэлом всегда клали наши коврики рядом, чтобы получился квадрат.
Однажды Сэл заболел, а Луиза
— Я знаю, каково это, малыш, — сказала она.
И я лежала у нее на полу на этом квадрате из ковриков и никак не могла уснуть, потому что Сэл не прижимал свою пятку к моей.
Когда прошлой осенью человек, который смеется, впервые появился на нашем углу, он все время бубнил себе под нос: книга, пакет, карман, туфля, книга, пакет, карман, туфля. Бормотал, как считалку: «книга-пакет — карман-туфля» — и иногда при этом еще колотил себя кулаками по голове. Мы с Сэлом обычно по-честному старались по уши увлечься разговором и вести себя так, будто ничего не замечаем. Человек обалдеть как умеет не замечать то, чего не хочет замечать.
— Как ты думаешь, почему он так спит, головой под почтовый ящик? — спросила я как-то у Ричарда, когда человек, который смеется, только появился у нас на углу и я пыталась хоть что-то про него понять.
— Не знаю. — Ричард оторвал взгляд от газеты. — Может, чтобы никто не наступил ему на голову?
— Обхохочешься. Кстати, а что такое «карман-туфля»?
— Карман-туфля? — с серьезным видом сказал он. — Существительное, сложное, пишется через дефис. Означает запасную, карманную туфлю, который человек носит в кармане на случай, если кто-то украдет его основную туфлю, пока он спит, засунув голову под почтовый ящик.
— Ха-ха-ха, — сказала я.
— Ах, ваше совершенство, — сказала мама, — похоже, у вас не голова, а энциклопедический словарь. — В тот день она была в настроении.
Ричард постучал себя по правому колену и опять уставился в газету.
То, что запутывается
К счастью для мамы, некоторые старики в Луизином доме престарелых обожают смотреть за обедом «Пирамиду». Так что Луиза записывает все задания и после работы приносит нам. Работа у нее заканчивается в четыре, поэтому я успеваю до маминого возвращения выписать все слова на прихваченные каталожные карточки.
Сейчас мама с Ричардом в гостиной тренируются, а я сижу в своей комнате. Считается, что я делаю уроки. На самом деле я вяжу узлы и думаю.
Вязать узлы меня научил Ричард. Сам он обучился этому еще в детстве, когда ходил под парусом, и у него в «дипломате» всегда лежат веревочки. Он говорит, что, когда на работе возникает серьезная проблема, он достает веревочки, завязывает их в узлы, потом развязывает, потом снова завязывает. Это помогает ему настроиться на решение.
На позапрошлое Рождество — первое Рождество, которое Ричард отмечал вместе с нами, — он подарил мне набор веревочек и начал обучать разным узлам. Сейчас я умею вязать почти все те же узлы, что и он, даже выбленочный узел, который у меня сперва несколько месяцев получался не в ту сторону. И вот я сижу, завязываю и развязываю узлы — и посмотрим, поможет ли это мне решить проблему. Моя проблема — это ты. Я понятия не имею, чего ты от меня хочешь.