Когда наша не попадала
Шрифт:
– Ногов, говоришь, нема? Ну-ну. А вот как-то пошёл я на Кудыкино болото, надо было мне тростника срезать. Не успел до камыша дойти, а оттуда… Вываливается аспид, да не аспид, а прямо-таки аспидыще, и давай на меня шипеть! Я сразу же ноги в руки и подальше! А он не отстаёт! Я бегом, и слышу, как он ножищами сзади топает! Вот-вот догонит…
– Так спел бы ему, – робко посоветовал Ивашка.
– Ах, вьюнош, – выдохнул скальд после доброго глотка, – Я бы с радостью, но новую вису я только складывал, а петь старые… Даже аспиду нельзя, ибо моветон станется. Ну, отступил я на заранее подготовленные позиции, иду себе дальше, у Локи мёд вымаливаю, и тут – бац! А передо мной аспид…
– Обогнал
– Не-а, другой. Но тоже аспидыстый такой, дальше некуда. И говорит он мне человеческим голосом…
– Хм-м-м, – негромко протянул Геллер, но скальд услышал и быстро исправился:
– То есть, нечеловеческим голосом: «Куды прёшь, мил человек? Всю картоплю истоптал, зверь ты арапский!» И вытягивает из-за спины дубину, сучковатую-сучковатую.
От смеха Непейвода сел на палубу и, всхлипывая, произнёс:
– Так вот за что тебя дядько Панас по улице гнал!
– И никакой он не дядька! Аспид самый натуральный. Понасадили своих картоплей, честному человеку и пройти негде.
Эйрик попытался выжать из кружки пару капель, обиделся и никак не ответил на замечание Лисовина, пытающегося вернуться к началу рассказа:
– Насчет Локи не знаю, но что возле того болота Ведмедь-бортник свои колоды поставил, это я слышал…
– Так что писать, паны коханы? – взмолился Ивашка. – Кого я всё-таки видел? Змея, аспида или Левифана?
– Кого видел, того и пиши! – веско припечатал Гриць и, чем-то встревоженный, повысил голос: – А ну тихо! Слухать буду.
Тут же на лодью упала тишина, стих даже свист ветра в веревках, которые все почему-то назвали снастями. Казалось, даже волны уже не задорно плескались о борт, а на цыпочках подбегали, чмокали и, пристыженные холодностью дерева, опадали. И белые птицы спустились ниже, прямо к волнам, будто заинтересовались причиной молчания.
– Буря будет, – помрачнел сусанин. – Хоть краткая, но сильная. Вона какие облака растрепанные, как коты по весне.
Спесь тоже нахмурился, но с надеждой спросил:
– Может быть, погребём, уйдём с пути, пусть без нас тут веселятся.
– Не успеем, давай, атаман парус спускать да и крепить всё. Авось пронесёт, не в первый же раз.
Тут из-под кормы донесся такой разухабистый, развеселый свист, что все вздрогнули. А Гриць широко и радостно улыбнулся.
– Знамо, переживём! Вот и звери наши подоспели. Спесь Федорович, уважь ребятушек, вели рыбки им дать. Речная им по нраву.
Но Кудаглядова не надо было убеждать, похоже, он и сам был рад. Кормчий подошёл к борту и низко-низко поклонился:
– Ой, спасибо, звери морские. Не оставьте нас во время лихое и примите угощение скромное в знак почтения к службе вашей вечной.
«Пиши, что видишь!» – вспомнил Ивашка и кинулся к борту. Не успел он наклониться, как прямиком в лицо чуть не уткнулась хохочущая рыба. Весело прочирикав что-то на своём языке, она ловко схватила севрюжку и, блеснув черной лоснящейся шкурой, скрылась в воде. На её месте возникла новая радостная физиономия. Волхв понаблюдал за весёлой толкотней и, невольно улыбаясь, отошёл к Геллеру, сосредоточенно мотающему бечеву вокруг двух деревяшек, связывая их.
– Дядька, а почему «зверь»? На вид рыба рыбой, только чешуи нет.
– Ну-ка придержи вот тут… Хорошо, – Володимир затянул узел и строго сказал: – Ты их рыбой не обзывай, обидеться могут. Звери это, потому что воздухом дышат, как и мы. А рыбы в воде невылазно и рот открыть боится. А спасатели…
Геллер подтянул к себе ещё пару каких-то досок и верёвку, потом продолжил:
– Когда люд человеческий в море-то выплыл, боги забеспокоились. Ну разве можно чад своих другим божкам доверять? Посейдонам разным? Те своих-то не любят, а тут совсем
Уйти под палубу, в духоту и неизвестность, Ивашка отказался категорически. «Как же я буду писать, если не увижу ничего», и Спесь согласился. Малая команда споро поместила его на место Эйрика и замерла по местам. Успели в аккурат, потому что волны уже надели белые папахи и ринулись на лодью, как запомнившиеся волхву горцы на трактир. Так же гневно они толкались в округлые бока, как в запертую дверь. И бурно выражались на неведомом языке. Только вот не было сейчас на них десятка княжеской стражи. Впрочем, строили в княжестве всегда не за страх, а за совесть. Лодья, или, правильнее, ладья, что от слова «ладная», ладно переваливалась через водяные бугры. Злой ветер вконец растрепал тучи, и по небу неслись лишь обрывки, длинные как хвосты у лис, что удирают от охотников. Время от времени от рулевого правила звучал глухой рык сусанина и ватажники споро что-то делали. «Не забыть потом спросить, что они творят», – успел подумать Ивашка перед тем, как подкравшийся вал залепил ему лицо мокрой и холодной пеной. Чувство тревоги исчезло так же быстро, как и возникло, потому что над волнами сверкнула Перунова зарница, и в свете её волхв увидел чёрные спины спасателей, что по-прежнему весело прыгали вокруг ладьи. «Людям беда, а они хохочут», – подумал парень, но тут же устыдился неправедной мысли. «Простите меня, звери морские. Не со зла, а со скудоумия подумал я», – мысленно взмолился он. Боги услышат и, коли захотят, то расскажут служителям своим. Ведь слушал же Ивашка рассказы воев, что на смертный бой без надежды витязь всегда выходит, дерзко хохоча Морее в её морду, чтобы не подумала кромешница, что он испугался. «Интересно… – заползла в голову спокойная мысль. – А почему слова «море» и «Морея» так похожи?» И тут всё кончилось. Повинуясь ласковой, но твёрдой руке Гриця, ладья скользнула между сердитых валов и выкатилась на залитое солнцем пространство. С неба улыбался Ярило, радуясь за людей своих, а белошапочные волны смирились перед крепостью ладьи и вновь стали ласково мурлыкать.
– Кажись, пронесло, – облегченно вздохнул Белый, хоть и молодой, чуть старше волхва, но уже седой дружинник, утирая с лица пот вперемешку с соленой водой.
– Порты сам стирать будешь, – ухмыльнулся Спесь.
– Тьфу!! Сколько можно, атаман?!! За такую волыну скальдов даже у нургов бьют, – обиделся дружинник.
– Ну, извини, не удержался, – попросил прощения Кудаглядов и продолжил: – Белый, вынеси кадку на палубу, надо же зверей поблагодарить, что не оставили без присмотра. Да и кликни всех, будем думу думать.
На палубе стали рассаживаться успокоившиеся после бури люди, и даже Спесь не сказал никому ни слова. Отвязанный от мачты Ивашка быстро писал, стараясь ничего не перепутать из своих воспоминаний, при этом прислушиваясь к вялому спору.
– Куда править-то, пане-братия? – вопросил сусанин.
– А куда правишь? – поинтересовался Геллер.
– Хм-м-м, прямо.
– Вот так и правь. Куда-нибудь придём, – вальяжно скомандовал Спесь, поудобнее устраиваясь на нагретых досках.
– Так пыва-то совсем мало осталось, – сожалеючи протянул Эйрик и, вдруг спохватившись, воскликнул: – О-о-о!! Зверей-то отблагодарили, а божествам морским совсем ничего?