Когда нечаянно нагрянет. Рассказы о разновозрастной любви
Шрифт:
Буквально через пять минут после ухода матери на дежурство раздался звонок. Генка полетел открывать… Первой за дверью стояла Иветта. Но обрадоваться хозяин не успел. За девушкой стояли все остальные гномы.
– Бобрик, салют! – заметив, как застыла и сползла с лица хозяина улыбка, громко заторопилась солистка. – Шла к тебе, как договорились, одна-одинешенька. Вдруг своих встретила, увязались. Не возражаешь?
«Возражаю!» – громко крикнул где-то в мозжечке внутренний голос. Но внять ему Генка не смог. Он шире распахнул
– Проходите. Куртки на вешалку.
Гости с трудом уместились в крошечной прихожей. Жуков протянул руку: «Привет, Гена. Мама на дежурство ушла?» Генка машинально кивнул. Волшебный домик, наполненный музыкой, танцами… просуществовал в его воображении меньше суток.
– Мамочка у тебя еще в порядке, – сообщил Грива. И, схохотнув, добавил:
– Я бы не отказался.
Бас-гитарист весело заржал своей шутке, но его никто не поддержал. Дятел не проронил ни слова, а Жуков жестко посоветовал:
– Закрой пасть, Грива. И вытри хорошенько ноги.
Маэстро показывает пример. Иветта тоже старательно потопталась аккуратными сапожками по дерюжке в прихожей. Грива неуклюже шаркнул пару раз длинными ногами. Дятел обошелся без обувной процедуры. Он деловито прошел в комнату, вынул из сумки две длинных бутылки марочного вина, полбатона колбасы, кусок сыра, батон хлеба, развернул на столе газету. Из заднего кармана джинсов ударник извлек складной нож-лисичку, ловко нарезал крупными ломтями хлеб, колбасу и сыр. Лишь после этого обратился к Генке.
– С тебя стаканы, хозяин.
Музыканты вели себя раскрепощенно. Грива уселся на диван, включил миниатюрный магнитофон. Полилась протяжная мелодия. Жуков взял Иветту за руку, они танцуют, тесно прильнув друг к другу. Совсем, как представлялось бедному Бобрику. Впрочем, взглянув на него, Иветта что-то шепнула партнеру, и маэстро сразу ослабил хватку. Между танцующими возникло пространство, и Генке сразу стало легче дышать.
Убрав лезвие и оттянув перпендикулярно «лисичке» штопор, Дятел умело вскрыл обе бутылки, налил четыре стакана ровно по половинке в каждый. Булькал он не глядя, но уровень на глаз практически не отличался.
– Маэстро, нолито! – провозгласил Грива.
Убедившись, что внимание всех Гномов, включая Генку, приковано к мастерскому наполнению стаканов, Жуков на мгновенье опустил руки на ягодицы Иветты, крепко прижал ее к себе, тут же отпустил, и как ни в чем не бывало направился к столу.
– Раз, два, три, четыре… Нас же пятеро, Гена. Почему четыре стакана?
– Больше нет, – сухо отрубил хозяин. И решительно отойдя от стола, Генка уселся на диван, только что освобожденный Гривой.
– Обеднел, Бобер, – схохотнул жизнерадостный Пробкин. – Притащи хоть какую-нибудь чашку. Он привычным жестом сгреб стакан, почти целиком исчезнувший в крупной лапе. Второй стакан придвинул к себе умелый разливальщик. Жуков медлил, переводя вопросительный взгляд с Иветты на
– Без меня, Сережа, – сказала вдруг девушка. – Мне сегодня нельзя.
– Вчера было можно, сегодня нельзя. Темнишь, Козочка, – заржал длинный Гном. Жуков попытался закрыть тему:
– Если женщина говорит нельзя, значит, нельзя.
Однако дурашливый музыкант тут же продолжил:
– А если очень хочется?
– Можно. – Без малейшей улыбки мрачно подытожил Дятел.
«Фонарный столб» еще громче заржал. «Сфинкс» оскалился. Маэстро сокрушенно пожал плечами: «Что с них возьмешь» и доброжелательно пригласил.
– Подходи ближе, Гена.
– Я не буду.
Генка пытался говорить низко и твердо, но голос предательски дрожал. «Молодец», – похвалил мозжечок, и Генка заявил почти спокойно.
– Пейте без меня.
Впрочем, гостям не было никакого дела до его переживаний. Грива хохотнул: «Тоже нельзя, Бобер?» Дятел коротко бросил, едва приоткрыв широкий, лягушачий рот:
– Обижаешь, хозяин.
Отдаленная, неясная угроза в интонации Сфинкса явно прозвучала. Иветта быстро взяла один из двух оставшихся стаканов.
– Я начну, Сережа.
– Начни, – согласился Жуков. Он поднял свой стакан.
– Дорогие коллеги! Друзья! – начал маэстро несколько патетически. – Вчера в наши ряды вошел, влился, стал полноправным участником…
– Соучастником, – процедил Дятел, вызвав бурный гогот Гривы.
– Стал полноценным Гномом! – повысил голос главный музыкант. Пробкин замолк, дурашливо ухватив себя свободной пятерней за нижнюю челюсть.
– Геннадий Бобров! – поставил точку Жуков в нужной атмосфере. И продолжил в уже лирическом ключе. – Что я хочу тебе сказать, Гена! Ты способный парень. Отлично освоил гитару. Вчера ты это доказал.
– И душа! У Бобрика чуткая душа! – искренне вставила Иветта.
– Я рад, Гена, – продолжил маэстро, – что не ошибся в тебе. Взял в группу. Одного из десятков претендентов. Довел до выступлений. Мы скоро уйдем…
– Из жизни, – без эмоций обронил Дятел.
– Из школы! Из жизни пусть уходят добровольцы, – небрежно отпарировал Жуков. – Появятся новые гномы. И ты будешь у них лидером, новым маэстро, почему нет. Вполне возможно. Если ты всегда, Гена… во всем… будешь с нами. Сегодня. Завтра. Всегда.
Что-то скрывалось за, вроде бы, такими простыми и лестными словами музыкального авторитета. Но тревога лишь неясно стучалась на уровне мозжечка. Сознание же принимало похвальный тост с большим энтузиазмом.
– За будущего маэстро Геннадия Боброва! – провозгласил Жуков. Стаканы сошлись в середине. Парни быстро осушили до дна. Грива тут же подставил пустой стакан Дятлу, тот налил, и Пробкин повторил, предварительно провозгласив: «За способного Бобра!».
Иветта, чуть пригубив, протянула свой стакан Генке. От девушки хозяин не может его не принять.