Когда нет прощения
Шрифт:
Месье Гобфен, довольный произведенным эффектом (или просто успокоенный) становился многословным, заговорил тихо, заговорщическим тоном: «Преступление на площади Клиши… Вы непременно должны помнить о нем, месье, это случилось всего неделю назад…»
(Всего неделю назад? У меня нет алиби, я не смогу назвать того, с кем был в тот день… Мы занимались Преступлением Мирового Капитала…)
– Молодой скульптор, нетрадиционной ориентации, из хорошей семьи, родители-миллионеры, понимаете?
– Нет.
«Найден в своем ателье с перерезанным горлом, связанными руками… Обнаженный… Понятно?» «В общих чертах…»
Д. копался в своей памяти, задаваясь вопросом, не вымышлена ли эта история. Молодой, обнаженный, со связанными руками – он вспомнил, или ему показалось, что вспомнил. «Но, между нами говоря, повторяю вам, что мне наплевать…»
«Оставьте меня в покое с вашими гнусными
– Взгляните прямо перед собой. Мне кажется, убийца перед нами.
Негр ковырял во рту зубочисткой. Он спокойно посмотрел на Баттисти, тот отвел глаза. «Ловушка, – подумал Д. – Они могут находиться в сговоре, негр и эта темная личность… Инсценировать арест – и втянуть меня в историю…» Нельзя было не заметить явного сходства этого решительного, словно вытесанного из камня лица с фотографией. Д. показалось, что на живое лицо с фиолетовыми губами, черными глазами и ярко-белыми зрачками легла тень смерти. Он отметил смуглый оттенок кожи, более светлый на щеках, что, так же как и узкий нос, говорило о примеси белой крови. «Тот, на фотографии, будто бы потемнее…»
– Это из-за освещения. Сейчас солнечный день. Посмотрите на его руку.
Более темная на белой скатерти, большая рука говорила о природной силе и обретенной ловкости. Об умении обращаться с мандолиной, спортивными снарядами, опасной бритвой… Почему бы и нет?
– Хм… Самая обыкновенная рука, – сказал месье Баттисти. – Не доверяйте своему воображению…
Месье Гобфен заметил, как сжались кулаки его собеседника, и вновь почувствовал неприятное беспокойство.
– Короче, месье Баттисти, что вы об этом думаете?
– Трудно сказать. Вам следует быть крайне осторожным. Малейшая ошибка может навлечь на вас кучу неприятностей.
Резко встать из-за стола, сказать этому холую – осведомителю: «И вообще, вы мне надоели. Приготовьте счет, ваше заведение мне опротивело…» Но будет ли это разумным? Д. соображал, что могло крыться за их разговором. «Надо подумать. У вас нет других фотографий?»
– Немного. Инспектор всегда так неохотно их оставляет…
Месье Гобфен открыл старый сафьяновый портфель. Сначала он извлек оттуда фото хрупкой, красивой, русоволосой женщины с широко раскрытыми, будто в испуге, глазами; на уровне ее груди был напечатан номер. «Воровка-рецидивистка, я ее знаю… Она стала ласковой со мной с тех пор, как узнала, что у меня есть эта фотография, понимаете?»
– А как же.
– С такими женщинами надо уметь себя вести, – усмехнулся оливково-желтый месье Гобфен, – тогда они сама любезность… А фото вот этого господина мне передали сегодня утром…
Д. сразу же узнал себя на моментальном снимке, тайно сделанном на улице. Они приняли предосторожности! Но кто выследил меня, и где? Шесть месяцев назад, когда он тайно привез из Мадрида шестьдесят фотографий из досье Алькантары… «Кто это?» – спросил он с деланным равнодушием. На снимке, украдкой сделанном где-то на Бульварах, был изображен улыбающийся человек в очках в черепаховой оправе, верхнюю часть лица скрывала тень от фетровой шляпы; он стоял возле автомобиля, подняв воротник пальто. Позади аптека, две женщины, снятые со спины… Рядом с ним в кадр попало чье-то плечо… Кто? На обороте было написано: Х., он же Изорэ, он же Марсьен, он же Сондеро-Рибас, он же Хуан, он же Стеклянский, он же Бронислав…
1) Фотография явно исходит от Них, от наших.
2) Более поздних фото у них нет. Или они не хотят их раздавать… Хорошо.
3) Они не назвали Малинеско и Клемента, следовательно, не хотят раскрывать явочную квартиру… Значит, меня обвинили в том, что я работаю на других… на кого?
4) Плохое качество изображения. Узнаваема только нижняя часть лица…)
– Мошенник? – предположил месье Баттисти.
– Подозрительный иностранец, подозревается в шпионаже… Подумайте, разве могут эти пташки останавливаться в таких добропорядочных отелях, как наш! Они же вхожи во дворцы.
Месье Гобфен впервые посмотрел прямо в глаза Баттисти.
– Я все больше прихожу к выводу, – выразительно заметил Баттисти, – что вы ошибаетесь относительно негра.
– А я, – в тон ему ответил месье Гобфен, – почти уверен в обратном.
«Месье…» И удалился с самой вежливой улыбкой, на которую был способен этот притворщик в черном костюме.
Д. не
1
Да, сэр… В три сорок я получил для вас телеграмму… Да, сэр… (англ.)
…Не в их интересах арестовывать меня. Я мог бы тогда обратиться за защитой к французским властям. Им нужно лишь найти меня, это хуже всего. Уже нашли? Вопрос сводится к месье Гобфену. Чаша весов колебалась между да и нет. «Надин, мне нужно посмотреть подшивку «Матен»». Оживление городских улиц всегда действовало на Д. успокаивающе, хотя было бы ошибкой считать себя в большей безопасности, затерявшись на тротуаре среди множества людей, чем в четырех безмолвных стенах. Быть может, уличная толчея наводит на мысли об открытом бое, лицом к лицу. Толпа может сыграть на руку преследователям одиночки. В ней у него больше шансов; но когда ему противостоит хорошо оснащенная организация, вероятность несчастья сводит это преимущество на нет. Тем не менее, улицы большого города, где может поджидать столько ловушек, предоставляли Д. поле для инициативы. Горожанин, даже обложенный со всех сторон невидимыми преследователями, на каждом перекрестке должен рассчитывать на себя, противостоя нежданным встречам с той же волей к жизни, что дикарь в родных джунглях, использующий их как укрытие – нет, иллюзорное укрытие перед лицом хорошо организованной облавы. Но действительно ли облава хорошо организована? Если зверь не обезумел от страха, у него всегда есть возможность спастись. Человека отличает от зверя то, что он не должен терять рассудок ни при каких обстоятельствах.
В окрашенном грязно-красной краской здании редакции «Матен» с большими окнами негромко гудели станки. Бруно Баттисти без труда получил подшивку газет за последнее время. Преступление произошло не на площади Клиши, а на улице неподалеку от площади Бланш, статью иллюстрировала плохого качества фотография – похожая на жирного таракана, раздавленного на бумаге. Тело юноши, лежащего на животе, с вытянутыми вперед связанными руками. Постельное белье под горлом покрыто черными пятнами. Репортер, полуграмотная шпана, писал о жертве как о «последователе британского эстета Оскара Уайльда, скабрезные похождения которого не сходили в свое время с газетных полос…» – Кретин, кретин! Упоминание о «загадочном чернокожем танцоре» развеяло туман подозрений вокруг месье Гобфена.